Но я стояла, не шелохнувшись. И пускай меня пишут камеры, которых здесь натыкано немало, я уверена. Даже сомнений нет, что лицо — нечитаемое. Ноль эмоций. И даже фунта презрения нет — оно того не стоит. Оно — это все, что связано с Северовым.
- Почему ты молчишь, ни о чем не спрашиваешь? - Сквозь приросшую к нему маску самоуверенности мелькнуло недоумение. Наверное, ждал немного другого.
- Ну, так ты же признаться хотел… Говори. Я вся — внимание. - Чуть шевельнула бровью, старательно изображая интерес.
Где-то очень глубоко внутри было, все же, больно. Пекло и горело, рвалось наружу, требовало уничтожать и крушить. Но я научилась справляться с этим. Лучшее средство от всех болей и обид, самое надежное и стопроцентное, — равнодушие.
Нужно было слишком многое пережить, чтобы оно пришло и закрепилось намертво. Спасибо тебе, Максим, это был самый полезный твой урок!
Он подошел ближе, почти вплотную. Навис надо мной, снова заставил вспомнить свой запах, вкус, чуть горьковатый, как и все наше безумие. Судорожно вздохнула, непроизвольно втягивая аромат одеколона, жар кожи, застряла в его взгляде…
Сознание требует одного, а сердце и душа о другом помнят. О том, как же с ним здорово и классно! Можно ведь на секунду позволить себе эту слабость — сделать вид, что все хорошо, что мы счастливы вместе, и ничего страшного не было. Или это было совсем не страшным? Ведь все зависит только от точки зрения, правда же?
Всего-то и надо было — чуть-чуть качнуться в его сторону и утонуть в удовольствии. Вспомнить, как сладко и нежно он перебирает волосы, вглядывается в лицо, готовя меня и себя к поцелую… Как при этом серьезен и сосредоточен: каждый раз как будто перед прыжком в прорубь. Как жадно сглатывает, прикасаясь к губам, словно собирается выпить всю, сразу, целиком и до донышка…
И я ведь это все отдавала — без остатка, без сожаления, ничего себе не оставляя… Словно перегорало в душе все горькое и гадкое, только рядом с ним, только ради него, ради Макса…
- Марин, что случилось, скажи? Ты ведь знаешь, мы всех победим и со всеми справимся!
Его голос лучился уверенностью и силой. Их можно было бы брать полными горстями, раскидывать по сторонам, настолько они были осязаемыми.
- Уже не победишь, Максим. Ты уже и так постарался. Больше ничего не поправишь.