- Приседать?
- И приседать. И отжиматься. И терпеть… и помнить, Савка,
главное, помнить, что жизнь – штука сложная. В ней никогда не
знаешь, как оно вывернется. Так что поднимай свою жирную задницу и
давай… раз, два…
Может, я из него и не успею человека сделать, но всяко
попытаюсь.
[1] «Вести», №40 за 1911 г.
Глава 4
«Три дня длилась стачка рабочих
на льнопрядильной фабрике Селивестрова. Фабричный инспектор
вынужден был доложить о ней губернатору и просил прислать войска
для охранения имущества. В тот же день на фабрику были отправлены
две роты, усиленные четырьмя жандармами, дознавателем Священного
Синода и представителем городского общества Охотников. Проведенная
комиссией проверка выявила ряд существенных проблем в защите
фабрики, вследствие которых рабочие подвергались негативному
воздействию…»
Вести.
Время.
Одно дело понимать, что оно такое вот, неоднородное. И другое –
ощущать эту неоднородность на собственной шкуре. Мой мир раскололся
надвое или, вернее сказать, их стало два, этих мира.
В одном я, Савелий Громов, застрявший на пороге смерти, считал
минуты от укола до укола. В другом – жил. Пусть и не я, но парень
Савка, без права на имя и фамилию, но и я с ним.
- Давай теперь бегом вокруг сарая. Давай, давай, не жалей себя,
другие точно не пожалеют, - я подгонял и поторапливал, не позволяя
мальчишке перейти на шаг. Он задыхался и хрипел, и там, в груди,
что-то клекотало, время от времени вырываясь приступами кашля. И
тогда Савка замирал, обеими руками держась за грудь и готовясь
помереть.
Хрена с два.
Я пропустил момент, когда его выпустили из лазарета.
Вообще я понял, что время в этих двух мирах течёт по-своему.
Причём как-то так, что понять сложно. Иногда я выпадал на дни и
даже недели, иногда – я почти всё время был рядом, мешая Савке даже
во сне.
Нет, ну не я ж виновато, что он к своим годам даже таблицу
умножения не усвоил.
А спросят же.
И подсказывать не стану. Из принципа. И из понимания, что сдохну
я, скорее всего, в обоих мирах сразу. А он останется. И чего будет
без моих подсказок?
То-то и оно…
Так что вперёд. Бегом. И таблицу злосчастную про себя
рассказывать. И за дыханием следить. Вдох и выдох. Вдох и… дышать
меня когда-то Митрич и научил. И драться.
И многому другому.
За всё благодарить не стану, он не из большой любви с нами
возился, а из понимания, что бойцы должны быть не только злыми, но
и здоровыми.