— Надеюсь, твоё второе имя Эдвард Каллен*, — процедила я сквозь зубы.
* Герой романов Стефани Майер "Сумерки"
3. Глава 2
Наши дни
Рома
Молот, долбивший по наковальне в моей голове, работал исправно, каждым новым ударом высекая ворох искр, плясавших в глазах красными всполохами. Мутило. Желудок болезненно сжимался от спазмов, откровенно хотелось стошнить, но для этого нужно было как минимум прийти в себя, что, собственно, никак и не выходило: чёрное липкое забвение окутывало своими щупальцами моё нутро, пытаясь утащить на самое дно, где меня ожидало блаженное спокойствие, и лишь ласковые прикосновения холодных пальцев удерживали меня где-то на самой кромке меж реальностью и сном. Чья-то рука прошлась по голове, перебирая пряди моей чёлки и негромко приговаривая:
— У собачки боли, у кошечки боли, а у Ромы не боли…
Я даже успел понадеяться на чудо. Благодаря этой надежде неимоверным усилием воли мне удалось продрать глаза и пробормотать заветное «Соня».
Неясный женский образ над моею головой тяжко вздохнул и заметил куда-то в сторону:
— Проснулся.
Голос был знакомым, но, к сожалению, совсем не тем, в котором я так нуждался. Меня затопила волна раздражения, больше смахивавшая на гнев. Пришлось хорошенько проморгаться, прежде чем «Соня», сидевшая в изголовье дивана над моим бренным телом, начала приобретать очертания Веры — девушки одного из старших братьев.
— Какая жалость! — тут же фыркнул сам Стас, появившись в комнате. — Нужно было воспользоваться моментом и придушить гада.
— Стас! — возмутилась самая прекрасная женщина* на свете (конечно, после нашей матушки) и вновь приложила что-то холодное к моему лбу.
Я же воспользовался моментом и простонал:
— Воды-ы-ы...
— Клизму тебе, а не воды! — совсем не сочувственно прорычал братец. — Желательно, сразу же в мозг, чтобы хоть что-то там на место встало.
— Думаешь, поможет? — подал голос ещё один представитель нашего семейства. Я даже приподнял голову от подушки, чтобы с возмущением глянуть на Дамира — от него я такой подлости не ожидал! Бероев проигнорировал мой выразительный взгляд, даже бровью не повёл. Он сидел в кресле у окна, из которого бил яркий солнечный свет. Возможно, всё дело было в этом — не так уж просто взывать к человеческой совести, когда у самого глаза слезятся. Пришлось вновь откинуть голову и потребовать: