А Федька лежит, рану на боку прижал и плачет. Я к нему:
— Феденька, держись скоро подмога придёт!
А он, смотрит на меня зелёными глазами и плачет. Думал от боли, ан нет:
— Прости меня, Юра!
— За что же, Феденька?
А он поворачивает голову к куче трупов и говорит:
— Отрока не сберёг... Долго я в себе старлея задавить пытался, а виш зря. Не сберёг, грех на мне.
— Так тебе же нельзя оружие в руки брать!!!
— Ну и пусть, умер бы офицером... Грех на мне!!!
А я и не знаю, что сказать, хлопцы! Взглядом только вокруг шарю, лишь бы в глаза ему не смотреть... Вдруг вижу, рука шевелится, под двумя трупами! Я туда. Кирюха, дурилка картонная — живой! Нож по обойме в разгрузке скользнул. Вот глубоко и не вошёл, он то мне и рассказал потом, что произошло... Я к Федьке:
— Жив, — кричу, — Кирюха жив!
А он так счастливо улыбнулся:
— Есть Бог на свете, есть!
И тут как шандарахнет. Меня на землю швырнуло, в глазах туман, в ушах звон, боль во всём теле... И вот уже теряя сознание, увидел Федю. Он полз ко мне — окровавленный, в изодранной рясе. Полз, загребая одной рукой, а потом замер на миг и рухнул лицом в землю.
В себя я пришёл только в госпитале. Сразу скажу, Кирилл остался жив, его трупы спасли, которыми он был завален, почти все осколки им достались. А вот Федька погиб — как офицер погиб, как настоящий десантник, а не, как фанатик — которого из него сделали. За други своя, жизнь отдал!
Степаныч, закрыв лицо руками, глухо произнёс:
— А у меня не хватило сил, даже на могилку съездить, матери в глаза посмотреть. Не смог я... Виноват перед ней... Мне как сказали, что Федька умер, так я и попросился, чтоб перевели меня куда подальше. Сломался я. Если бы не встретил тогда, парнишку одного, с такой же пустотой в душе, так, наверное, и не оправился никогда... Спасибо Руслану, к жизни меня вернул...
— Какому Руслану, — не выдержал и так долго молчавший Балагур, — не уж-то нашему?
— Нашему, нашему, — неожиданно лицо Степаныча озарила добрая улыбка. — Какому, же ещё! — и хлопнув себя по ногам, скомандовал: — Ладно, хлопцы, берите «лавочку», и айда в казарму... Буду вам чаёк на завтра варить. Пьеро, поможешь? Вот и хорошо!
Встали с бревна, всё ещё пришибленные рассказом Степаныча, и поплелись отдыхать... Ну, по крайней мере, была такая надежда. Кстати: весьма вовремя, из-за угла показалась целая демонстрация, во главе которой вышагивал приезжий поп.