— Да ладно вам, бывает. Удачи на службе, — приободренно хмыкнула
я.
Уже и кофе не нужен. И так взбодрилась.
Впрочем, перед тем как вернуться в кабинет, я должна была еще
кое-что сделать.
Нужно позвонить маме и объясниться. Хватит трусить. Раз отец
дошел до Арбитров, неизвестно, что он наболтал ей и как напугал. Я
и так прождала целую ночь вместо того, чтобы поговорить сразу же.
Смалодушничала, о чем теперь жалею.
Телефона у меня не было, но на посту стоял проводной аппарат
(такие еще делают?!), правда, над ним висело предупреждение:
«Только для служебных вызовов».
— Простите, — обратилась я к сонному дежурному. — Могу ли я
воспользоваться телефоном? Мне нужно очень срочно позвонить.
Он зевнул, глянул на меня так, словно я отвлекла его от важных
дел, вновь приложился к кружке (теперь я видела, что внутри черный
как смоль кофе) и лениво ответил:
— Звоните, только не долго.
Надеюсь, отсюда можно набрать мобильный. Стационарного телефона
у нас дома нет, но мамин номер я помнила наизусть.
Она ответила очень быстро. Разумеется, когда тебе названивает с
неизвестного номера то ли ранним утром, то ли поздней ночью, не
будешь тянуть с ответом.
— Слушаю! — произнесла нервно. — Говорите!
— Привет, мам. — Я сглотнула и зачем-то добавила: — Это я,
Майя.
Будто у мамы несколько дочерей...
— Майя?! Что с тобой?! Где ты?! Твой отец сказал, что тебя
отыскали! Он поехал в управление к Арбитрам! Ты там? Твой номер не
определился.
— Мам, я и не терялась... Выслушай, пожалуйста. Все не так
просто, как говорит папа.
Я глянула на дежурного; при нем всей правды не выдашь и о пытках
не проболтаешься. Он хоть и спит на ходу, но вполне может втихаря
подслушивать.
— Не так просто? Тебя похитили!
— Нет, это мой жених. — Я тронула метку. — Я сама с ним ушла.
Добровольно.
Мама ненадолго замолчала.
— Из дома?.. Сама?..
— Да. Мы с отцом крупно поссорились, и мне пришлось уйти, не
сказав ничего тебе. Мам, я приеду, как только смогу, и все
расскажу. Или можем где-нибудь встретиться завтра, например, и с
Мироном...
Я не успела закончить, потому что мама перебила меня. Тон ее
голоса изменился. В нем появились те самые нотки, которые звучали
всегда, когда я предпринимала робкие попытки к сопротивлению.
Осуждение. Причем такое явное, что тотчас захотелось начать
оправдываться.