— Ой, да ладно, как-то повырастали мы без вашей Монтессори.
— Просто вы не разбираетесь, своих-то детей небось нет.
Валерий застывает, как будто я потëрла наждачкой его любимую мозоль.
— А у вас?
— Дочь, — гордо заявляю я.
— Надеюсь, характер она унаследовала от отца, — усмехается железный, в очередной раз выбешивая меня.
— Это на что вы намекаете?
— Что ваш муж такой худой, потому что вам одно слово, а вы десять в ответ. Довели мужика до истощения, — и снова усмешка.
А-а-а, понятно, он решил, что в ресторане я была с мужем. Стендапер, блин. Крышечка на моём внутреннем чайнике подпрыгивает, истерично постукивая. Кипение достигает своего пика, пар валит столбом. И я уже не знаю: то ли мне радоваться хорошей памяти железного (надо же, запомнил, что на свидании я отдыхала в обществе худощавого Илюши-аиста!), то ли психовать ещё сильнее. Ибо он сейчас заявил, будто человек по моей вине болен. Нет, ну вообще, что ли?
— Знаете, я Антонине не завидую. Даже очень большие деньги не стоят того, чтобы сутками терпеть вашу компанию, — выпаливаю как на духу, не подумав, не сопоставив риски, не расценив зыбкость собственного положения.
Валерий Германович молча смотрит на меня, пыточный взор длится секунд сорок, без преувеличения. Он пялит меня тяжелым взглядом сирийского хомяка-убийцы, а я знаю, о ком говорю. Эти очень милые создания прям созданы для любования и радости. Вот и я, будучи ребенком, не устояла и выпросила хомячка. Позже мы с мамой узнали, что у нас девочка, и она вот-вот родит. Моему детскому счастью не было предела. Настал чудесный день, на свет появились четыре детёныша, мамашка их обрабатывала, облизывала, теребила… И тут случился ужас. Одного из детёнышей она взяла в лапки и прокусила ему мордочку. Писк и постепенно замирающее дыхание…
Моя детская психика была растоптана. Я впала в истерику. Думала, может, это я виновата и что-то сделала не так. Но позже прочитала: так устраняют больных детёнышей. Хомячка я похоронила, всех остальных раздала. Прошло уже полжизни, а желания заводить сирийских хомяков у меня больше не возникало .
И вот так на меня смотрит Валерий Железный человек Германович, а потом произносит:
— Я одного не могу понять: почему мы, учитывая взаимную неприязнь, до сих пор общаемся?
— Фыыр, — вылетает из меня нечто нечленораздельное.