— Ты сильно голодная? Может, ещё и десерт закажем?
Аист смотрит на меня в недоумении. А тёмный взгляд жгуче чёрных глаз, блуждая по залу, случайно ловит мою физиономию в фокус, и я таю как пломбир под июльским солнцем.
Впрочем, длится наш внеземной контакт не больше секунды, отчего я ерзаю на стуле, суечусь, выпрямляю спину и зачем-то притягиваю свою тушку впритык к столу вместе со стулом. Моё длинное платье стелется по полу.
Парочка садится позади нас, и я изо всех сил стараюсь не прислушиваться к глубокому грудному голосу, аля лирический баритон Дмитрий Хворостовский в лучшие годы.
Понимаю, что перегнула с посадкой и дышать мне теперь нечем, пытаюсь отодвинуться. Но стало как-то слишком мало места и неожиданно четко слышится постыдный треск платья.
— Ой! — Поворачиваюсь и дёргаю, но на ткани стоит ножка чужого стула. — Извините, вы не могли бы приподняться и убрать стул? — Окликаю блондинку.
— Не мешайте нам ужинать, мы же вам не мешаем, — пафосно и с презрением отвечает деваха, не удосужившись повернуться.
Мужчина подносит к уху телефон, начиная деловой разговор, а спесивый тон девицы рождает во мне раздражение.
— Вы рвëте мне платье!
— Вашему платью уже ничего не поможет, — рокочет белобрысая кукла.
Вообще-то у меня вздорный характер, признаю. Иногда я бываю несносной, тоже соглашусь. Но кто дал право этой электрометелке с виброотсосом оскорблять мой наряд? Да, мой длинноногий лохматый клювач не такой классный, как её Роберт Дауни-младший в роли красавца-миллиардера и железного человека в одном лице, но я ведь не претендую. И не надо задаваться по этому поводу.
Закипаю, прям чувствую, как внутри рождаются пузырьки-бурбалки.
— Ну а ваша дизайнерская тряпка оставляет желать лучшего. — Скрещиваю руки на груди, разворачиваясь вполоборота. — Вся сморщилась и сидит криво.
— Что?! — Вскакивает блондинка, стягивая пухлые губы в ровненькую букву «о» и наконец-то выпускает мой подол из мебельного плена.
Я тяну на себя свою двадцатидолларовую тряпочку, а блондинка нависает надо мной, как огромная гора снега над бабушкиной калиткой. Ещё чуть-чуть и обвалится на меня своими ламинированно-гиалурованными красотами.
— Вы вся кривая, и ничего! — ехидно и так же скрещивая руки. — Ваш удод же как-то терпит. Даже имеет по праздникам и с выключенным светом.