Здесь же всё было иначе, что наталкивало на мысль о
непричастности этого мира к миру живых.
Куда — а вернее, от кого — так спешил механизатор ака хлебороб,
я узнала спустя пару секунд, когда из эфемерного марева появилась
она. Мне и глаз Одина был не нужен, чтобы классифицировать
славянскую нечисть. Морана, отыгрывая роль препода, несколько часов
кряду тыкала носом в бестиарий, пока вдолблённые знания от зубов
отскакивать не стали.
Полудница или Полуденница, что, по сути, одно и то же,
неторопливой летящей походкой приближалась прямиком ко мне.
Плешивый хитрый пёс вывел потустороннюю бабу аккурат к лёжке.
Ломиться прочь смысла нет: бежать от хозяйки полей — умереть
уставшей. Один чёрт нагонит, гнилушка треклятая!
Задрав голову, щурясь, взглянула на яркий солнечный диск. Ага,
полдень на подходе, самое время для сопряжения миров. Это я удачно
зашла, дело за малым: найти точку, где небо свернётся в нить.
Только где её здесь найдёшь, легче молекулу истинного серебра
откопать в стоге сена, чем воронку пробоя в чистом поле, которому,
будто в насмешку, конца и края не видать. Оставалось одно…
переговоры!
Полуденница оказалась точно такой же, какой её живописали
художники-иллюстраторы прежней вселенной. Отвратительно поганой
тёткой с седыми длинными патлами волос на иссушенном черепе. Тёмные
провалы глазниц придавали образу дополнительного кринжа: глянешь в
бездну ненароком, и всё — баста, телепузики, — энурез до гробовой
доски обеспечен. Ну и самая гнусная деталь: полное отсутствие
нижней челюсти и длинный гнилой язык, что болтался промеж
сморщенных старушечьих грудей.
Несмотря на общую сухость потраченной временем башки, с гнилушки
то и дело капала вязкая желтоватая слюна, а из разодранной гортани
доносился утробный булькающий клёкот.
Верхняя часть гардероба отсутствовала, открывая обзору древние
мощи, включая впалый живот, внутри которого что-то усердно
копошилось, а вот нижняя половина тела была прикрыта довольно
чистой длиннополой юбкой, расшитой древнерусскими орнаментами, к
слову сказать, очень красивыми и затейливыми.
Пальцы левой руки украшали устрашающего вида чёрные когти.
Вместо правой десницы, торчал грубо ввинченный в лучевую трухлявую
кость ржавый зазубренный серп, а чтобы протез не соскочил,
предплечье было туго перетянуто колючей проволокой. Немудрено, что
настроение сезонного духа оставляло желать лучшего: я бы тоже
осерчала, прикрути кто к кровоточивой культе стрёмную железяку.