Адъютант аж вздрогнул, как будто писарь обвинял его самого. Да
так яростно, как невозможно было ожидать от этого труса.
– Когда я читаю вака, они отзываются во мне. Тревожат. Даже
когда они женские и посвящены женским чувствам.
– Женские?! – вот тут Гванук уже искренне изумился. – Ваши поэты
пишут про женские чувства? Или…
– Или, – ухмыльнулся Ивата. – У нас было немало женщин-поэтов.
Ничем не хуже мужчин. Да саму «Повесть о Гэндзи» написала женщина –
Мурасаки Сикибу. Она была великим поэтом.
– А ты… не можешь мне что-нибудь прочитать? – неуверенно спросил
юноша, пораженный тем, что какие-то стихи можно так сильно… вот
прям настолько (!) любить.
– Я не помню, – вздохнул Даичи. – У меня был свой свиток, куда я
записывал самое лучшее, но… он пропал во время штурма Аябэ-дзё.
Неожиданно адъютант О почувствовал укол стыда. Не за то, что
участвовал в штурме замка, в котором погибли десятки и сотни людей.
А что косвенно виновен в том, что этот толстяк лишился очень
дорогой ему вещи.
– Я помню из Акадзомэ Эмон! – оживился Даичи. – Она, конечно,
писала вульгарные хайку… Но писала от самого сердца. И запомнить
пять строк нетрудно. Вот послушай:
Был в мире ты,
И самый тяжкий путь
Не был тяжелым.
Но вот я одна, и покрыто росой
Мое изголовье из трав.
В комнате повисла тишина.
– Как же мне лечь,
Чтобы ты в сновиденье явился?
На миг задремав,
Просыпаюсь. Еще безысходней тоска,
Безотраднее думы.
– Или вот еще…
– Предки! Я же на совещание опаздываю!..
Наполеон неспешно раскладывал фигурки Тю Сёги на одноцветной
доске. Не как положено – тут в одной расстановке можно голову
сломать – а как ему самому больше нравилось. Учить правила этой
извращенной версии шахмат он даже не собирался. 144 клетки поля, 96
фигур! Так эти фигуры еще могут «переворачиваться» по ходу игры и
менять свое значение. Бред, а не игра. Но раскладывать фигурки,
помеченные значками (некоторые генерал уже научился различать, но
учить их все не было никакой возможности) – фальшивый «Ли Чжонму»
любил. Они помогали ему думать.
Вот «король», по-местному – император, микадо. Единственная
фигурка, которая ни во что не переворачивается. Это – старик
Го-Камеяма, представитель Южного двора, во имя которого он тут и
устроил мятеж на Тиндэе. А еще он – монах, который долгие годы
сидит безвылазно в монастыре на их главном острове. И Наполеон
втайне надеялся, что там старик и останется. Генерал «Ли Чжонму»,
конечно, уверял всех, что вести о восстании старому владыке давно
посланы, что вот-вот император появится и встанет во главе… Но
ничего он никуда не посылал. Ни старый монах, ни его потомство
здесь, на Тиндэе не нужны.