— Жалко? — изумленно выдохнула девушка и все же рухнула в кресло.
Рука скользнула по шее, оттягивая тугие путы ожерелья. Хотелось сорвать его, но Вайолет сдержалась.
— Жалко? — повторила она. — По-моему, жалости достойны вы, милорд. Поверить сплетням!
— Тогда где шифр императрицы Реджины? — нанес удар герцог.
Вайолет дернулась и болезненно сжала губы. Императрица-мать прилюдно сорвала с нее шифр и растоптала. Все — безмолвно, будто бывшая фрейлина не заслужила даже порицания. Да что там, после сцены в спальне монарха императрица взглянула на нее лишь однажды, перед экзекуцией. После… После Вайолет для нее не существовало. Для остальных фрейлин тоже. Они старательно обходили девушку, всячески демонстрируя презрение, а если не удавалось разойтись, грубо толкали плечом. При других обстоятельствах Вайолет бы ответила, но сейчас понимала: ее провоцировали. Фрейлинам хотелось продолжения скандала, чтобы бывшая товарка ввязалась в драку и окончательно погубила себя. Двуличные твари! Можно подумать, они не мечтали об императоре! Некоторые с ним уже побывали и не по одному разу, а корчили из себя моралисток.
Впрочем, во дворце Вайолет надолго не задержалась: ее вежливо, но категорично попросили освободить покои. Девушка, опутанная шлейфом дурной славы, вернулась в отчий дом.
— Вам нечего ответить? — Взгляд герцога обжигал. — Странно для невиновной.
— Я не отрицаю намерения, но опровергаю свершившийся факт. — Вайолет нашла в себе силы поднять голову, ответить на его взгляд не менее острым, твердым. Жизнь в школе приучила к борьбе, да и дед не раз повторял, бесхребетных растаптывают первыми. Безусловно, он имел в виду мальчиков, но это ничего не меняло. — Я девственница. Или вы сомневаетесь в моих словах?
— Сомневаюсь. — С тем же успехом жених мог дать ей оплеуху. — И не желаю отныне иметь с вами ничего общего. Ваше распутство очевидно: порядочная девушка хотя бы покраснела при слове «девственница».
— Только и всего?
Вайолет зашлась в истерическом смехе.
Помилуйте, Небеса, какая малость! Когда вдруг добродетели стали измеряться робостью и невежеством?
— Для вас — всего, — припечатал Майлз, — а для меня слишком много. На кону моя честь, честь моей семьи. Повторяю, миледи, я с прискорбием вынужден разорвать помолвку. Верните, пожалуйста, кольцо.