— Ты ошиблась, — ответил он
спокойно.
— Нет! — взвизгнула бабка. — Уходи
сейчас же, иначе мужчины убьют тебя!
Они могли, и Бхулак знал это. Он не
взял с собой кинжал, да тот бы и не помог ему отбиться от довольно
большой толпы. Но почти все, кто стоял сейчас перед ним, даже
старуха, были его детьми, что полностью отдавало их в его руки.
Уйдя в себя, Бхулак пропел Песню.
Чуждый, нездешний ритм мгновенно ввёл всех его стоящих тут потомков
в состояние транса. Те же немногие, на кого песня не подействовала,
оглядывались на своих вдруг застывших соседей с недоумением и
испугом.
Теперь пробуждённым надо было
произнести формулу инициации. Но делать этого Бхулак не стал: ему
нужно было сейчас не подчинять их, а лишь отвадить. Вдобавок
каждого инициируемого следовало назвать по именам, которых он не
знал. Поэтому он просто несколько секунд подержал их в трансе и
отпустил, издав ещё один краткий звук.
Теперь Бхулак мог в любой момент
инициировать уже пробуждённых — только вряд ли ему это когда-нибудь
понадобится. И они жизнь проведут в томлении неосознанного
сожаления о несоединении с праотцом.
Такова, значит, была их судьба.
И все они спокойно разошлись по своим
делам — старуха тоже. Несколько оставшихся потоптались с
ошеломлённом видом и тоже ушли. Мостовая перед домом опустела, по
ней проскользнула юркая ящерица.
— Я знал, что ты бог, — глядя на
Бхулака горящим взглядом сказал так и простоявший всё это время
посередине комнаты Аказази.
Его изуродованное лицо приняло
выражение вдохновенной решимости и стало почти прекрасным.
— Это не так, — покачал головой
Бхулак.
Не отвечая, медник вышел в двери,
ведущие на двор, и направился к своей мастерской. А вернулся оттуда
с оружием в руках.
Этот клинок из прекрасной бронзы,
напоминал большой кинжал, но таких кинжалов Бхулак ещё никогда не
видел — он был вдвое длиннее и шире самого длинного.
Мастер молча протянул его гостю. Да,
этим оружием можно было рубить — ничуть не хуже, а, может, и лучше,
чем потерянным хопешем. А ещё — колоть. Плавно сходящееся остриё
достигало игольной остроты, а режущие кромки были прекрасно
прокованы — хоть брейся.
В старательно отполированном лезвии
Бхулак чётко видел своё лицо — прямо зеркало, а не оружие.
Налюбовавшись прекрасной вещью, он
протянул её обратно хозяину, но тот отрицательно вскинул руку.