- Я Авдотья Михайловна. Мама Ивана, –
представилась хозяйка. – А ты – его приятель анархист?..
- Д-да.
- Заходи, голубчик.
За Авдотьей Михайловной я вступил в
комфортно, хотя и бедно, обставленную квартиру – во все глаза
высматривая Ивана.
- Не старайся, дорогой, – так же
тихо, как и по телефону, сказала Авдотья Михайловна. – Мой сын…
умер.
- Умер?!..
Я замер оглушенный – чувствуя, как
пол уплывает у меня из-под ног.
- Садись, золотой. Чаю попьем, –
пригласила Авдотья Михайловна.
Как будто не она только что сообщила
мне о смерти своего сына и моего друга.
На столе – поднос с ватрушками.
Большая тарелка с бутербродами. Авдотья Михайловна разлила по
чашкам душистый зеленый чай.
Я не мог сделать и глотка. А все
смотрел на Авдотью Михайловну. В висках у меня гудело. В груди –
покалывало.
Авдотья Михайловна угадала мой немой
вопрос.
- Мой Ваня. Он… В ДПУ он подвергся
сексуальному насилию. Над моим сыном… надругались. Понимаешь?..
Иван не пережил это. Он всегда был гордый и ранимый… Выйдя из
«учреждения» – он повесился…
Я поставил чашку – чтоб не разбить.
Пальцы мои дрожали.
Я точно язык проглотил. Я очень хотел
найти – но не находил слова поддержки для Авдотьи Михайловны.
Я думал: мама Ивана будет жестоко
меня упрекать. Ведь это мы с Петром втянули ее сына в авантюру –
которая, в конечном счете, стоила бедняге жизни.
Но Авдотья Михайловна была
приветливой и ласковой.
- Ты знаешь: я так гордилась своим
Иваном, когда он говорил про свою анархию. Про то, что жаждет
помочь всем обездоленным. Угнетенным. «Романтик мой. Благородный
мечтатель», – думала я. Кажется: я и себя тогда ощущала
анархисткой…
Часа полтора мы вели неспешную беседу
об Иване.
Авдотья Михайловна показала мне
детские фотографии моего друга. Его любимые книги. Я чуть не
прослезился, увидев потрепанное издание «Хлеба и солидарности» –
все в закладках и карандашных пометках.
- Ну а у тебя как дела?.. – спросила
добрая Авдотья Михайловна. – Давно ли ты вышел… из ДПУ?..
- Сегодня, – грустно ответил я.
- Ты, голубок, вроде женат. Почему ты
не с женой?..
Я ответил – едва не плача:
- Моя Аиша… разлюбила меня. Мы
развелись. Пару часов назад.
- Прости.
Авдотья Михайловна не отпустила меня,
пока не напоила чаем и не накормила трехэтажными бутербродами.
Напоследок мы обнялись – как мать и сын.