Проглотив пару десятков страниц – я
заставил себя отложить книгу. Вернулся в спальню, лег в постель,
обнял свою Аишу – и постарался заснуть.
Через день – когда жена ушла на
работу – я снова открыл «Хлеб и солидарность».
Аиша оставила мне жиденький суп.
Жареную картошку с зеленью и луком. Но я забыл о еде. Я читал.
Читал.
Я с головой зарылся в постижение
анархистской доктрины. Про которую все отчетливее понимал: эта
доктрина – моя.
Кропотливый не звал: «Назад в
пещеры!..»
Нет. Он задавал резонный вопрос: если
вольный общинный анархо-коммунистический строй был возможен при
первобытной скудости – не возможен ли этот справедливейший строй
при современном относительном изобилии?..
И сам же отвечал: возможен, братья и
сестры. Возможен. Надо только приложить усилия.
Мы производим достаточно всего, чтобы
накормить и обеспечить каждого. Люди давно не грызли бы друг другу
глотки за продукты и блага – будь организовано рациональное
распределение.
Я осознал, что я – анархист.
Книга Петро Кропотливого изменила мою
жизнь.
Я «заболел» анархизмом.
Быть анархистом – значит действовать.
Я не мог больше оставаться погруженным в быт, в проблемы – и никак
не приближать анархическую революцию.
Я завел блог. Через который
транслировал в интернет анархо-коммунистические идеи. Находил в
сети и скачивал анархистские книги, статьи и видео.
Как дорвавшийся до воды пересекший
пустыню путник жадно пьет прямо из ручья – так и я изучал
анархическую социально-политическую философию и историю
анархистского движения.
Я узнал: Кропотливый – не
единственный и не первый анархистский мыслитель. Было немало других
теоретиков и практиков анархии, которые не стеснялись критиковать
друг друга.
Идолопоклонство, пиетет перед
«властителями дум» и «вождями» вообще никогда не были свойственны
анархистам. Ведь – в конце концов – учение анархизма гласит:
революцию произведут вовсе не «вожди», не та или другая партия
(хотя бы и анархистская) – а сами народные массы, не нуждающиеся в
опекунах.
Меня переполняли пламенные чувства.
Мысли по поводу того нового, что стало мне известным. Будь у меня
талант поэта – я строчил бы стихи.
Сложно было держать рот на замке.
Вечером я встречал Аишу. Целовал ее.
Подавал ей нехитрый ужин (вроде гречневой каши с луком и тушенкой).
И принимался вещать: