Я вынул лезвие за когтевой шлиц на клинке, оно щелкнуло и
зафиксировалось под прямым углом от рукояти. В памяти тут же
всплыли воспоминания о том, за что мы в детстве ценили такие ножи.
Ими, открытыми вот так, наполовину, очень удобно было играть в
ножички.
Я хмыкнул, раскрыл лезвие до конца.
— Чего такое? Да острый-острый. Только вчера наточил, — сказал
дед Фомка.
— Да вижу, — попробовав на палец наточенное острие, сказал я. —
Ладно, пойду. Ты, дедушка, если надо, иди к своим удочкам. Дальше я
сам.
— Сам? — Нахмурился дед Фомка. — Точно?
— Точно. А что тут такого? — Я улыбнулся.
Дед Фомка не ответил, только удивленно заморгал.
— Ты что, никогда не видел, как пацан ходит с ножиком в лес? —
Спросил я с улыбкой.
— Нет, Володя, — поторопился он покачать головой. — Я никогда не
видел, чтобы в лес с ножиком ходил ты.
— Все когда-то бывает в первый раз, — пожал я плечами и потоптал
по подросшей почти по щиколотку зелененькой травке.
Дед Фомка потащился за мной, я, впрочем, был и не против. Рощица
вымахала совсем недалеко и от дороги, и от одинокой абрикосы.
— А чего ты хочешь тут сделать, Володя? — Спросил дед Фомка,
пробираясь за мной по зарослям.
— Сейчас дедушка. Подожди минутку, — сказал я, примеряясь к
молоденькой и тонкой, но уже высокой акации. — Вот, эта
подойдет.
— Рагатину вырезать. Чтобы снять рюкзак, — догадался дед Фомка.
— Ну ножиком ты будешь долго возиться.
— За неимением других инструментов будем исходить из того, что
есть.
— Давай я, — подошел дед Фомка — Вдруг форму попортишь. Мамка ж
тебя тогда заругает.
— Да не, я разберусь, дедушка, — улыбнулся я, обернувшись к
Фомке. — Но если хочешь помочь, то подержи деревце. Что б
сподручней было резать.
Я опустился где потолще, чтобы ровная часть стволика получилась
подлиннее, а потом принялся резать мягкую сочную кору, делая выемки
по обе стороны ветки. Надо сказать, физическое состояние Вовы
оставляло желать лучшего. Уже минуты через две работы, я покрылся
испаренной и почувствовал, как майка под рубашкой липнет к телу.
Мышцы на слабых руках мальчика просто горели огнем.
Когда акация поддалась, мы с дедом Фомкой, остерегаясь молодых
иголок, сняли деревце с аккуратного пенечка. Стали очищать от
лишних веток и игл. Срезав шарообразную, едва-едва отросшую крону,
оставили самые крепкие палочки рогаткой.