— Ты тоже выбрал. Если ты хотел извиниться, мог бы просто
сказать и этого бы не случилось! — махнула она рукой на осколки. —
Пусти.
Она дёрнула плечами, пытаясь вырваться. Я разжал пальцы. Она
достала волшебную палочку и направила на осколки.
— Репаро, — уверенно произнесла она. Осколки и маленькие листья
взлетели в воздух. Шар восстановился и опустился на пол, но внутри
осталась только Эйфелева башня, вокруг которой кружились
разноцветные точки. — Наверное, если он разобьётся ещё раз, то уже
не восстановится. Я заберу его, — и она посмотрела мне в глаза
долго и настойчиво. Стало не по себе от того, что я почувствовал —
такую радость, которой не испытывал прежде. — Но ты должен понять,
что нельзя так поступать с людьми. Неважно, как твой отец относится
к маглорождённым. Ты — не он, ясно? Подумай об этом.
Я ничего не мог сказать. Мне хватило того, что она, кажется,
простила меня. Грейнджер подняла с пола шар, подошла к двери и
обернулась.
— Я простила тебя, Малфой, — гордо вздёрнув подбородок, сказала
она. — Но это первый и последний раз.
Она вышла из класса, а я сел за парту. Просто сидел, и было так
спокойно. Невероятно спокойно. Странное ощущение пустоты, как будто
все мысли испарились.
Но потом они вдруг налетели каким-то ураганом. Все её слова, все
упрёки, этот растерянный непонимающий взгляд, её рука в моей, её
плечи. И глаза… так близко. Я зажмурился, но продолжал видеть её
глаза, как Грейнджер смотрела на меня. Что это было? Ей было жаль
меня.
Разве этого я хотел? Разве это примирение? Она просто пожалела
меня. Как это мерзко и низко. Как будто я слабак и хлюпик какой-то.
Это унизительно! Отец стал бы меня презирать, если бы узнал, как я
расклеился. Что мне теперь делать? Вроде мы с Грейнджер не друзья,
но и не враги. Мы никто. Она вела себя как королева, которая
помиловала раба. Она меня простила! Тогда почему мне так плохо
сейчас? Не легче ли было быть её врагом, если я всё равно не могу
ничего, кроме как смотреть на неё на расстоянии? Сжимал кулаки,
чувствуя, что держал её в руках. Её маленькие, худые плечи. Я
ничего не понимаю.
25 сентября.
Странно, но мне стало так спокойно. И вовсе не потому, что
Грейнджер меня простила. Просто всё бесполезно. Я могу сколько
угодно смотреть на неё, швыряться всякими словами и делать вид, что
мне плевать. Но всё совершенно бесполезно. Мне нужно просто забыть.
Как будто Грейнджер никогда не было в моей жизни. Это было ошибкой
— следить за ней, когда она ходила на стадион. Было ошибкой
говорить с ней. Кончилось тем, что мы стали теми, кем и были до
этого — просто никем.