— Ладно! — закатил я глаза. — Давайте посмотрим.
Мы сели на кровать и начали читать. Я ждал, что среди них вдруг
окажется записка от Грейнджер.
«Драко, ты самый красивый мальчик на Слизерине», «Драко, ты
самый красивый в Хогвартсе», «Драко, выздоравливай скорее, я
скучаю», «Драко, у тебя чудесные глаза». Все записки были в таком
духе. Внутри всё полыхало. Я, конечно, подозревал, что нравлюсь
девчонкам, но чтобы так!
Было ясно, что валентинки от Грейнджер здесь нет, да и быть не
может. Неужели она стала бы писать подобные глупости? Конечно, нет!
Почерки все были незнакомые. Мне это было и неважно. Никто не хотел
подписываться. Никогда мне не было так приятно. Винс и Грег
смеялись над записками, но я-то видел, как им завидно. Всего
оказалось двадцать три Валентинки. И я, полный гордости, радостно
собирался на уроки.
Винс и Грег так и не получили до завтрака ни одной. Подходя к
Большому залу, я увидел большой розовый, весь разрисованный цветами
почтовый ящик, в который студенты бросали свои маленькие открытки.
Всем было весело.
Но тут из зала выскочила Паркинсон, за ней Гринграсс и
Булстроуд. Они плевались и охали, как ненормальные.
— Вы чего? — усмехнулся я.
— Не ходите туда, ясно? — прокричала Пэнси. — Этому идиоту —
профессору ЗОТИ — совы несут валентинки одну за другой! Весь зал в
перьях и… и… Мерлин! Они загадили все столы!
— Чего?! — хором воскликнули Крэбб и Гойл.
— Есть нечего! — подытожила Дафна. — Всё в совином… ну, вы
поняли!
Я сморщился от отвращения, а Винс и Грег почти плакали от обиды.
До обеда ещё слишком далеко.
— Да, есть совершенно нечего, — вздохнула Миллисента,
демонстративно обмахиваясь маленьким красным картонным
сердечком.
Меня разобрал смех, но я его подавил, потому что Крэбб был весь
пурпурный от смущения.
— Кому ещё Валентинки прислали? — усмехнулся я.
— Мне три! — довольно улыбнулась Пэнси.
— У меня две, но день только начался, — проворчала Дафна, а
Миллисента молча помахала своей одной.
— А у вас? — с любопытством прищурилась Паркинсон.
— У Малфоя двадцать три, — выпалил Грег.
— Спасибо, Гойл, я сам умею говорить! — недовольно скривился
я.
— Ого! — выдохнула Пэнси. — Хотя чему удивляться?
Она тут же покраснела и отвернулась. Может, она тоже написала
мне валентинку?
— А вам что, никто не написал? — сочувственно спросила
Миллисента. Парни помотали головами.