— Сволочь, — с чувством выдохнула я и принялась сдирать с себя платье.
Чувствовала себя странно — потерянной и будто замершей в ожидании бури и нового всплеска военных действий. То, что это вот-вот произойдет, сомневаться не приходилось. То, что сейчас происходило между нами — это забег между срывами. Он отпускал недалеко и ненадолго, чтобы броситься и вырвать очередные доказательства моей принадлежности ему…
Но бежать больше некуда.
Харт ждал все с тем же бокалом вина и все там же — у столешницы. Только взгляд стал темней, когда встретил меня у границы света.
— Садись, — кивнул на стул и шагнул ко мне, чтобы развернуть замотанный в фольгу стейк на моей тарелке. — Еще вина?
— Да. — Я взялась за нож и вилку, но не испортить ему аппетит не смогла: — И когда я заслужу трусы в твоем доме?
Он сел напротив, но даже взгляд на меня не поднял:
— Тебе холодно?
— Мне унизительно, — нахмурилась я и беззастенчиво отрезала кусок мяса.
— Ты понятия не имеешь об истинных отношениях, да, Донна?
— Ты проницателен, — кивнула я, нагло жуя.
— Я бы не стал тебя унижать, — мягко улыбался он, приглушив жажду во взгляде. — Просто хочу, чтобы ты поняла — ты вся моя. В трусах или без трусов.
— Диктуешь свои правила, — взялась я за бокал.
— Нет, — усмехнулся он. — Наказываю. Немного. Не бегала бы ты от меня — сидела бы сейчас в трусах.
— В камере?
— На моих коленях. — Он сложил локти на столе, хмурясь. — Тебе плевать на мои извинения. Кажется, упиваешься жалостью к себе.
Я тяжело сглотнула и облизалась:
— Жалость к себе ни при чем. Ты не понимаешь, что после того, что ты сделал, ничего между нами невозможно.
— То, что я сделал, происходит регулярно между такими, как ты и я, — начал он жестко, чеканя каждое слово. — Это — норма для народа, которому ты принадлежишь. Детали — всего лишь стечение обстоятельств, которых бы я никогда не допустил, если бы мог. Но ты полна решимости сделать меня главным козлом отпущения за все твои несчастья. — Он сделал паузу на злую усмешку: — Не выйдет, Донна. Не моя вина в том, что ты бракованная.
Его слова упали тяжелым камнем куда-то в душу, будто его мнение вообще может что-то значить для меня.
— Я не одна такая, зажатая между законами твоего общества и реальностью, которую эти законы не замечают! — медленно поднялась я, тяжело дыша.