- Нельзя говорить об Итаре как о никчемном государстве, Теодор. Да, оно не такое большое, как Фарикия, но ее верфи ценны для нас. Сам знаешь, итарцы кораблестроители от бога.
- Сейчас не верфи сделались самой большой ценностью Итары, - сын резко развернулся, и Лючие пришлось поднять глаза. Она поразилась метаморфозе, произошедшей с принцем: разгладились суровые складки меж бровей, взгляд потеплел. – Виола.
- Принцесса?
- Она по прежнему единственная дочь Гвендолин и Эйгония? Сколько ей сейчас?
- Скоро шестнадцать. Карнавал цветов, где она будет дебютировать, состоится через три дня. Они прислали приглашение.
Лючия вспомнила, что на крестинах новорожденной Виолы присутствовал и Теодор. «Смотрите, какого жениха мы ей припасли!» - в шутку произнес супруг. Прошло всего два года с момента гибели старшего сына, и скорбящая мать впервые вышла в свет. Она замечала, как на нее смотрят: на туго собранные волосы, на вуаль, скрывающую серое лицо, на траурные одежды, которые она была не в силах сменить на приличествующие случаю. Ее понимали и жалели. Это читалась на лицах. Жалость всегда унизительна, и Лючия вдруг осознала, что Стефанию не понравилась бы затянувшаяся скорбь. Именно тогда она захотела вернуть себя прежнюю. «Нужно продолжать жить. Вырастет девочка, возмужает Теодор, у меня появятся внуки. Может быть, даже близнецы. И я полюблю их всей душой, как любила моего Стефания».
Итара первая напомнила о давнем уговоре – прислала портрет пятнадцатилетней принцессы Виолы. Девочка на самом деле превратилась в красивейшую из принцесс. С тех пор, как Тео вошел в возраст любви, многие отцы готовы были отдать полцарства, лишь бы их дочери выиграли гонку за сердце фарикийского принца. Только вот он не торопился жениться и даже не заходил в галерею, где, приличия ради, хранили присланные портреты девушек.
Лючия иногда заходила туда, и ее неизбежно тянуло к портрету златокудрой Виолы. Художнику удалось передать и яркую красоту девушки, и ее невинность. Достаточно было увидеть кроткие серо-голубые глаза, чтобы понять, лучшей жены Тео не найти.
- Через три дня? Почему же ты молчала?
- Обычно ты игнорировал подобные приглашения…
- Я должен успеть, - Теодор стремительно покинул кабинет отца. Здесь его, роющегося в бумагах, и застала Лючия.
После ухода Тео она подошла к столу, чтобы взглянуть на оставленную им кипу смятых листов. Расправив один из них, исписанный мелким почерком, который сам по себе о многом говорил, нахмурилась. Как же сильно отличалась рука отца от руки сына! У Тео буквы не летели, а жались друг к другу. Похожие по размеру, они будто боялись оторваться от линий, на которых им было предназначено держать строй.