Края у Позорного камня были неровные, Мошка без особого труда взобралась наверх, откуда как на ладони увидела камень. Рядом поник головой прикованный человек.
Он был довольно упитанным, камзол с блестящими пуговицами едва не лопался на широкой груди. То, что металлические пуговицы он отполировал до блеска, выдавало городского франта. Изящный камзол выглядел грязноватым и помятым, что вполне естественно для такого положения. Рядом в грязи валялись бобровая шапка и парик.
Положение человека было жалким, но он все равно сохранял своеобразное величие. Одной рукой он закрывал лицо, другую грациозно отставил в сторону. Подбородок свисал из-под руки тяжелыми складками, а полные губы были брезгливо поджаты. Человек все время вещал в нарочито театральной манере, будто собственный голос оставался ему единственным утешением.
– Даже раньше, чем пародия в трех актах увидела свет…
Человек тяжело вздохнул и провел рукой по всклокоченным волосам, после чего снова прикрыл ладонью глаза.
– И вот таков конец Эпонимия Клента, оставленного на растерзание диким гусям и прочим лесным тварям…
Внезапно человек умолк и уставился на Мошку распахнутыми глазами.
– Скажи, ты человек?
Уместный вопрос: Мошка была с ног до головы перемазана ржавчиной, сажей и лишайником, к одежде пристали голубиные перья.
Она лишь кивнула.
– Чего тебе надо?
Мошка уселась на камне поудобнее, свесив ноги, и сказала:
– Мне нужна работа.
– Боюсь, суровые обстоятельства лишили меня финансов, а заодно и благородной возможности… Ты сказала, работа?
– Да, – кивнула Мошка. – У меня есть ключи от кандалов, и я тебя освобожу, если дашь мне работу и возьмешь с собой.
– Забавно, – усмехнулся Клент. – Дитя желает покинуть это гостеприимное место.
Он обвел взглядом деревья, покрытые мхом, белесые валуны и холодные силуэты домов вдалеке.
– Я хочу увидеть мир, – сказала Мошка, решительным кивком подкрепляя слова. – И чем скорее, тем лучше.
– Ты хотя бы представляешь, каким ремеслом я промышляю?
– Да, – сказала Мошка. – Ты обманываешь за деньги.
– Ага… Вот как? Дитя мое, у тебя в корне превратное представление о мифотворчестве. Я – поэт и сказитель, я слагаю баллады и саги. Да не впадешь ты в заблуждение, подменяя искусство воображения простецким плутовством. Я – маэстро тайной словесности, игры смыслов, сладкозвучной магии слов.