Толпа торгующих сразу сникла и принялась расходиться. На перроне, глядя вдогонку поезду, остался стоять лишь один Иван да четырнадцатилетняя девушка с пучком волос над макушкой.
– И сколько ж стоит твой пирожок? – суя в рот последний кусок от пирожка, спросила она Ивана.
– Семь рублей, – сухо сказал Иван.
– Сколько?! – поперхнулась Веснушчатая. – Нет, я серьезно спрашиваю.
– А я серьезно и отвечаю, – поднял корзинку с пирожками Иван.
– А где ж мне взять такие деньжищи? – плетясь за Иваном, не на шутку расстроилась Веснушчатая. – Шутишь, небось, да?
– Какие шутки, – направляясь в сторону дяди, строго сказал Иван. – Вон у Федора Ивановича спроси. Он их с теть Шурой пёк. Они и цену мне назначали. А я только так, торгую.
И, видя, что девушка явно в трансе, приближаясь к дяде, шепнул:
– Ну ладно, ступай уже…. И больше, не зная цены, не лопай…
– Я поняла. Спасибо, – облегченно шепнула девушка и отошла от Ивана в сторону, в то время как его дядя, дождавшись племянника в тени вековой сосны, спокойно и взвешенно заявил:
– А я ещё и не верил… Думал, завистники наговаривают… А ты, оказывается, бездельник. Весь в своего папашку, – взял он корзинку из рук Ивана. – Ну что ж, племяш, щелкай дальше. Только не забывай, чем твой отец закончил! Спасая котенка, сгорел в сарае! И ты такой смерти хочешь? Эх, бедная, бедная моя сестричка Ната. Надо ж было от пустоцвета последыша родить. Да уж, видели очи, что выбирали: ешьте ж, хоть повылазьте. Ну что ты стоишь – ступай. Я понял, какой из тебя помощник бабке твоей и матери.
И Иван, почесав затылок, только пожал плечами. После чего вздохнул и отступил от дяди:
– Ну, извините.
За открытым окном веранды желтели на солнце дыни. Чуть дальше раскачивались деревья, с которых то и дело с чавканьем шлепались наземь сочные абрикосы. Внутри ж небольшой веранды, – разложив на столе между двух холмов, огуречного и сливового, фотопортреты девушки, снятые накануне возле вагона поезда, а также пару рисунков карандашом точно такой же женщины с белой накидкой над головой, – Иван объяснял худому, жилистому товарищу, жующему огурец:
– Вот это я нарисовал прошлым летом. Ты помнишь. А вот это – сфотографировал вчера вечером. Одно и то же лицо!
Громко хрустя огурцом, товарищ Ивана – двадцатидвухлетний Володька Хрущ – внимательно рассмотрел рисунки и, сверив их с фотографиями, рассеянно подтвердил: