Всё-таки свершилось…
Будь проклят Альфредо Нуньес с его дьявольской идеей! Пусть будет проклят и тот, кто поддержал её и стал бездумным пассивным исполнителем чудовищного замысла. А ведь мог, мог вовремя решительно сказать «Нет, ни в коем случае не буду участвовать в подготовке массового убийства! И ты, дружище, не смей!!!» Так же решительно надо было остановить испанца, если бы он попытался привлечь на свою сторону кого-то ещё.
Вольфганг физически ощутил тесноту и духоту комнаты. Он выскочил на улицу и бесцельно побрёл по тротуару, не замечая удивлённых взглядов прохожих, сторонившихся человека, который, казалось, ничего не видит на своём пути.
Итак, чуда, на которое он уповал, не случилось. Несмотря на его мольбы неизвестно к кому, металлические балки всё-таки не выдержали веса толстенных досок и шлака, уложенного сверху на потолок, заботливо оштукатуренный и окрашенный снизу.
Что делать теперь?
Наложить на себя руки?
Или, может, попытаться как-то искупить вину?
Первое – гораздо проще: преодолеть несколько секунд страха, и все дела. Уйдёшь в небытие, из которого материализовался по воле редчайшего случая. И сразу же навсегда освободишься от сомнений, терзаний совести и чувства ужасной вины.
Но тогда Татьяна останется совсем одна. Одинокая женщина в чужой, не слишком приветливой к русским стране. Со скудными средствами к существованию – она ведь успела приучить его жить сегодняшним днём, как последним, то есть, типично по-русски, не заботясь о будущем. Одна, совсем одна… А её и так уже успела немало помучить жизнь. На Родину она вряд ли захочет вернуться: слишком уж неласков Советский Союз к бывшим пленным и интернированным гражданам, считая абсолютно всех предателями. Пресловутая хрущевская «оттепель» убеждает в благих намерениях Кремля пока далеко не всех. В СССР вдова немца, как минимум, станет человеком второго сорта – со всеми вытекающими печальными последствиями.
Всё-таки придётся избрать второй путь, если таковой подвернётся. Но как искупить вину перед столькими молодыми соотечественниками жены, погибшими в «Октябре» в мирное время, на обычном вечернем киносеансе, ставшем для них смертельным?
Он зашёл в маленькое кафе, сел за столик у окна и уставился в одну точку. Вопроса официанта не расслышал. Тот, пожав плечами, удалился. Оцепенение длилось долго. Он успел несколько раз прокрутить перед глазами калейдоскоп былого, робко заглянуть в будущее. Увы, его-то и не просматривалось, как он ни напрягался.