Монолог о злополучном советском кинотеатре вырвался у Вольфганга сам собой, когда они с Татьяной уже несколько месяцев жили в Бразилиа, и ему пришлось слетать в Рио-де-Жанейро на пару дней по делам.
Почему не сдержался и проговорился, зачем его потянуло на откровение с мало знакомым, в сущности, человеком, да ещё иностранцем – представителем так называемого социалистического лагеря!? Разумного объяснения он не находил и сильно злился на свою болтливость.
Потягивая холодное пиво за круглым вращающимся столом «сервежарии» на проспекте Атлантика, он вдруг признался Курту, что его давно мучают угрызения совести за одну роковую ошибку. Нет, даже за преступление, совершённое в молодости по глупости и из необузданного чувства мести. И что теперь он многое отдал бы, чтобы искупить вину перед Татьяной и её соотечественниками.
Тот деликатно, чтобы не смутить собеседника, поинтересовался:
– А ты не преувеличиваешь? Неужели «ошибка молодости» так ужасна и трудно исправима? Не проще ли в этом случае постараться забыть о ней раз и навсегда? Зачем отравлять себе жизнь, посыпать голову пеплом, если сделать уже ничего нельзя. Как говорят умудрённые опытом люди, «никогда не жалей о содеянном»…
И тогда Вольфганга прорвало – он рассказал в подробностях всё, как было, надеясь хоть немного облегчить угнетавший его тяжкий груз.
Курт выслушал подробную исповедь внимательно, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов. Оставался бесстрастным, не стал ни упрекать, ни утешать или сочувствовать. После беседы нисколько не изменил своего доброго, приветливого отношения. Уже за одно это Вольфганг, вскоре пожалевший о своей мимолетной слабости, был признателен новому другу.
Молодая бразильская столица – творение гения знаменитого архитектора Оскара Нимейера (многочисленная немецкая община в крупнейшей стране Латинской Америки гордилась тем, что он – потомок их соотечественников, хотя и коммунист, не скрывавший принадлежности к преследуемой и действовавшей в подполье партии), – росла, как на дрожжах.
Работы было много, и доходы новорождённой компании радовали – не столько Вольфганга, сколько его патрона, не скупившегося на хвалебные телеграммы, присылаемые по телексу. И всё-таки они с Татьяной скучали по Германии, да и по европейской культуре, искусству, стилю жизни. В своём небольшом коттедже с бассейном, садовником-мулатом из северо-восточного штата Сеар