Да, я никогда не убивала из удовольствия. Но я никогда и не задавалась вопросом, что переступать запретную черту нельзя. Ведь для меня с самого начала было ясно: конечно же, можно, если обстоятельства потребуют этого. И откуда во мне взялась такая уверенность, такая установка, до сих пор не знаю. Психологи бы сказали – детская травма. А генетики бы указали на плохую наследственность. Да, травм в моем детстве – душевных, а не физических – было предостаточно. А родителей своих я не знаю, потому что выросла в детском доме.
Точнее, имеется у меня фотография необыкновенно красивой, печальной женщины, с которой я нахожу некоторое сходство, я уверена, что на ней запечатлена моя мать. Обладая большими финансовыми ресурсами, я бы могла заняться выяснением своей родословной, и я даже обещаю себе, что обязательно займусь – после очередного заказа, или в новом году, или после отпуска. Но каждый раз нахожу причины, чтобы в очередной раз отложить изыскания в данной области.
Потому что, и именно об этом я размышляю долгими бессонными ночами, ничего хорошего поиски мне не сулят. Я точно знаю, что моих родителей давно нет в живых, иначе бы я не оказалась в детском доме в возрасте неполных двух лет. И тот факт, что родственники, если они, конечно, у моих родителей имелись (что представляется более чем очевидным, ведь у каждого наличествуют какие-либо родственники, хотя бы дальние), не взяли меня на воспитание, свидетельствует о том, что в моей юности в самом деле есть ужасная тайна. Отсюда и сон, который навещает меня время от времени. А скорее всего, даже не сон, а воспоминание. Воспоминание из далеких времен – очень далеких, еще до детского дома.
Я сижу на полу, около кровати. А с кровати что-то капает. Мне кажется, что вода. Но потом я думаю, что варенье. Потому что капает густое и красное. Я поднимаюсь с пола, на котором лежит одна-единственная игрушка – большой желтый пластмассовый щенок на колесиках, с коричневыми ушами, причем одно колесо сломано и кончик одного уха отломан.
Итак, я поднимаюсь с пола, желая узнать точнее, что капает с кровати. И вижу, что на ней кто-то лежит. Или, вернее, что-то. Вроде бы человек, но в то же время и нет. Мне требуется некоторое время, чтобы сообразить, что мешает сделать правильный выбор.
Конечно, подушка, лежащая на лице этого человека. Причем не белая, а какая-то бурая. Я хватаюсь за нее и понимаю, что подушка пропитана чем-то. Чем-то липким, оставляющим багровые разводы на моих ладошках. Я понимаю, что подушка на лице мешает человеку дышать, и хочу ему помочь. Ведь я уверена, что человеку больно и ему нужна помощь.