– Глупый, слабость – это совсем другое, – однажды сказал ему я.
– Тебе хорошо говорить, – вздохнул он. – Ты в одиночку запросто можешь троим навешать…
– Думаешь, мне от этого легче? Сила, конечно, полезная штука, но не всегда помогает. Какой от неё толк, когда, к примеру, отец лупит ни за что – просто лень разбираться, кто из нас разбил чашку? Или учительница орёт из-за волос, хотя ей-то какое дело? Ты – не слабый. Эти, из соседнего двора – они самые настоящие слабаки, если сворой набрасываются на того, кто не может им дать отпор.
– Они так не думают…
– Похоже, они вообще никак не думают. Да и кого волнует их мнение? Не грусти, слышишь? У тебя есть я. Я буду защищать тебя, пока ты не вырастешь.
– Правда? Тебя ведь больше никуда не увезут? – в светлых глазах друга в тот момент читался страх, и я едва смог сдержать слёзы.
– Никуда, – заверил его я. – Меня уже в музыкальную школу отдали. А если попытаются увезти, я сбегу. И буду жить на чердаке. Да где угодно, только бы больше не было этих переездов!
– Тебе ведь не нравится Город…
– Теперь – нравится. Очень даже нравится, правда!
Так мы и росли вместе. Ангел знал обо мне намного больше, чем родители, братья и сёстры вместе взятые. На тот момент так много обо мне не знал никто… Кто бы мог подумать, что для меня, человека, который не представляет своей жизни без музыки, музыкальная школа станет такой пыткой! Возможно, всему виной была учительница – сурового вида пожилая дама с резким, скрипучим голосом, абсолютно немузыкальным.
– Ваш сын, бесспорно, талантлив, но ленив, – безапелляционно заявила она моим родителям, когда заметила, что вместо ненавистных гамм я с куда большим удовольствием играю мелодии из собственной головы. Как они туда попадали, я не знал. Да и не задумывался над этим. Если честно, даже не специально игнорировал треклятые гаммы. Мне просто нравилось это ощущение: музыка, зарождаясь где-то внутри, течёт сквозь тебя, прорывается наружу. И в этот момент ты и она – единое целое. А когда она воплощается в звук, ты, одновременно, испытываешь и радость, и грусть. Ни одно любимое детское развлечение не делало меня таким счастливым… Ради этого я готов был терпеть и музыкальную школу, и эту странную учительницу, которой, судя по всему, неведомы были подобные чувства – её следовало лишь пожалеть, и родительские придирки.