– Я имею в виду грохот взрывающейся вселенной, – закончил я.
– …Но ее можно увидеть! – поставил точку Бугров.
И лишь тогда до каждого из нас дошел смысл.
– Грохот взрывающейся вселенной? – вскричал Бугров.
– Увидеть звук?! – изумился я.
– Да, да, увидеть, если ты придумаешь как, – нетерпеливо сказал Володя.
– Ты серьезно говоришь – грохот вселенной?
– Серьезно. Но разве можно видеть то, что положено слышать?
И мы опять заговорили на разных языках, начали выяснять друг у друга, что каждый из нас имел в виду. Постепенно я вообще перестал понимать, а Володя неожиданно закричал:
– Геннадий!
Докшин явился немедленно. Уселся на столе, заявив, что, когда Володя ходит по комнате, самое безопасное место под потолком.
– Мы будем излагать, – сказал Бугров, – а ты слушай и не давай нам перебивать друг друга.
– С твоим приездом, Сережа, – усмехнулся Гена, – жизнь на станции заметно полегчала. Я имею в виду себя. Приятнее, знаешь, выступать в роли судьи, чем ответчика. Ну-ну, – добавил он в ответ на нетерпеливый жест Бугрова, – это только вступительное слово. Прошу стороны высказываться. Ты, Сережа…
Десять миллиардов лет назад Метагалактики не было. Закончилась очередная пульсация, и вещество сжалось в предельно тугой шар, настолько плотный, что в нем не мог существовать ни один атом. Давление, плотность, температура, тяжесть раздробили атомы на отдельные частицы, но и этим частицам стало тесно. Шар все сжимался, и частицы начали вдавливаться друг в друга.
В этот момент родилась Метагалактика.
Шар – первичный атом мироздания – взорвался, как перегретый паровой котел. Врассыпную бросились частицы, почти со световой скоростью удаляясь от колыбели вселенной. Но еще быстрее неслись фотоны и нейтрино, определяя границы будущей Метагалактики. Частицы разбегались, плотность падала, пространство распрямлялось. Появились атомы. Через несколько дней после взрыва Метагалактика была еще невелика, но плотность ее заметно упала, всего только миллион тонн в одном кубическом сантиметре – пирамида Хеопса в кулаке.
В тот момент, когда взорвался первичный атом, раздался страшный, непередаваемый грохот, и первая звуковая волна понеслась вдогонку свету. Температура была так высока, что звук в то время почти не отставал от света. Две волны неслись одна за другой, и каждый, кто мог увидеть зарождение Метагалактики, мог и услышать трубный глас рождающейся вселенной.