Гена вылез из-под машины, подошел к нам, втирая в ладони грязь.
– Все, – сказал он. – Сейчас старт.
Я поднялся. Бугров подхватил чемоданчик, понес в кабину.
– До свидания, Сережа. – Гена пожал мне руку, испачкал маслом, виновато улыбнулся. – Скоро увидимся. Через несколько дней сюда явятся хозяева – космики.
Шофер Толя сел за руль, длинно погудел, махнул рукой: поехали.
– Вот и все, – сказал я. Тряхнуло, станция поплыла влево, переваливаясь и подпрыгивая.
«Что же дальше? – подумал я. – Что же будет дальше?» – думал я всю дорогу. Я представлял, как вернусь домой. Стану объяснять, рассказывать об эксперименте, о том, как меня обвели вокруг пальца. Пойду к Мефистофелю. Захвачу с собой регистрограммы, магнитную ленту. Да, не забыть о расчетах голоса вселенной. Олег удивится, скажет… Впрочем, не так уж важно, что он скажет, главное – все начнется сначала. И иначе. Всегда и во всем иначе.
«Газик» катил к городу, и я думал, что, когда Володя вернется, нужно будет рассказать ему о новой идее. Я придумал это ночью, когда лежал без сна.
Послушай, Володя. Представь себе концертный зал. Необычный зал, сквозь его прозрачный купол видно небо, и в прорезь потолка глядит вверх решетчатая труба телескопа. Зал притих. На сцену выходит артист. Волнуется, это первый концерт. Садится за клавиатуру. Видишь, сколько клавиш – как звезд на небе. Впрочем, это и есть звезды. Посмотри: справа, у локтя, Бетельгейзе, соль второй октавы. Чуть выше Денеб, лирическое золотистое ля. Каждая звезда – нота. Звездный орган.
В зале гаснет свет. Артист медленно поднимает руки, под куполом бесшумно разворачивается труба телескопа. И первые звуки далекой звездной песни, будто капли весеннего дождя, падают в зал. Все затихло, все слушает. Пальцы скользят по клавишам, течение мелодии убыстряется, это уже не дождь – ливень, каскад, величественный звездный хорал.
Ты хочешь, Володя, чтобы так было? Хочешь?
1967