Вот на какие неожиданные подарки судьбы можно наткнуться на обычной дачной тропинке. Мужик оказался тихий, ласковый. Кушал луковые пироги, спал у неё под мышкой, поскуливал во сне.
А через неделю его отыскала жена. Спохватилась, пожалела о сгоряча выброшенной вещи. У Катюхи – клок выдранных волос, а снулого мужика утащили за шкирку, награждая по пути подзатыльниками и пинками. Он особо и не сопротивлялся.
С другим мужчиной познакомилась по объявлению: вылитый Джордж Клуни. Ему все об этом говорили. Ну, и приходилось соответствовать: стригся и причёсывался как звезда, щурился, оттопыривал особым образом подбородок, чтобы образовалась ямка.
Катюха не устояла, поддалась голливудскому обаянию, наступила на грабли. Вскормленный на даче луковыми пирогами, Клуни ходил между идеально расчерченных грядок, удивлялся: как горожанка научилась премудростям земледелия.
– А я деревенская! – Катюха выпятила бюст, подбоченилась. Покачивая крутым бедром, пошла на оторопевшего гостя. Пропела под Валентину Толкунову:
– Я деревенская, я деревенская,
Ты не смотри вокруг,
Ты посмотри сюда!
И спеть смогу, и сплясать смогу,
А полюблю кого – то навсегда!..
В доказательство крепко топнула золотой босоножкой в междурядье, взвихрив смерчик пыли. И видно было, как сильно, взасос Катюха хочет замуж. А мужикам этого хотения нельзя показывать, ни-ни.
Он ел-пил целое лето, получал мужское удовольствие. Охотно ходил с Катюхой по гостям, она его представляла женихом – он не возражал. Поехал, гад такой, якобы увольняться – и сгинул с концами.
Грабли в очередной раз с готовностью, упруго подскочили, вздыбились, обидно и пребольно шмякнули Катюху по лбу. Она почесала лоб – и навсегда заперла для мужского пола сердце, а ключ зарыла на тех грядках с луком.
* * *
Катюха не верит в любовь: буря в стакане воды. Было время: в юности сходила с ума от любовей – и все большие и чистые, страстные, единственные, до гроба. Гормоны ударяли в голову как дешёвая самопальная водка – а после тяжкое похмелье. Выходя из «запоя», с изумлением оглядывалась, брезгливо морщилась.
И вот из-за этого убогонького чувства она стояла на балконе четырнадцатого этажа, перегибалась через перила, вглядываясь в чёрную, мигающую огоньками, дышащую влажным холодом пропасть под ногами? Это она чиркала тупой бритвой по запястью? Рвала облатки с сонными таблетками? Тьфу, и ещё раз тьфу.