— К выходу на Пелхем-стрит. Там нас ожидает экипаж, — взмахнув
крыльями пелерины, Прюитт устремился вперед, ловко лавируя в толпе.
Тяжело вздохнув, Хизер последовала за ним.
Забрать у дамы саквояж господин Прюитт так и не догадался.
Обещанный экипаж оказался тележкой для горничных — крохотной и
неудобной, как собачья будка. Пока грузчик, натужно пыхтя, впихивал
чемоданы в узенькую багажную корзину, Хизер осторожно поднялась в
коляску, с трудом балансируя на крохотном пятачке пола.
— Спиной к лошади, госпожа Деверли, спиной к лошади! — трубно
взревел Прюитт, поддергивая полы крылатки. — Лицом к лошади сажусь
я.
— О да. Конечно, — вымученно улыбнулась Хизер, опускаясь на
жесткое сиденье. Под лавкой что-то звякнуло, и под ноги Хизер
выкатилась, кокетливо подпрыгивая, пустая бутылка. Охнув, Прюитт
подхватил ее и торопливым жестом закинул обратно.
— Простите, это… Это… Это, наверное, сторожа. Я одалживал ему
экипаж на прошлой неделе.
— О да. Конечно, — покладисто согласилась Хизер. — Сторожа
известны своим пристрастием к алкоголю.
— Именно, — Прюитт опустился на лавку и завозился, расправляя
вокруг тощего тельца обильные складки крылатки. — Я думаю, это
связано с профессией. Все эти ночные обходы и в дождь, и в снег, и
в бурю…
— Совершенно с вами согласна. В некоторых профессиях без
алкоголя не обойтись. Как в хирургическом зале без эфира.
— Совершенно с вами согласен, госпожа Деверли! — с облегчением
закивал Прюитт. — К сожалению, наш ректор придерживается других
взглядов. Господин Вильсон категорически не одобряет употребление
алкоголя на территории академии. И в целом не поощряет
распущенности…
Горестно шмыгнув носом, Прюитт качнул вожжами, и толстенькая
каурая лошадка, вскинув голову, бодро потрусила вперед.
Академия Святого Георга располагалась за городом. Коляска,
прокатившись мимо чахлых яблочных садов, выползла на открытый
простор, и Хизер сразу увидела потемневшие от времени каменные
коробки зданий. Гребни черепичных крыш вздымались к небу, хищно
ощетинившись острыми шпилями декоративных башенок. Прямо за
академией начинались тоскливые, как погребальная песня, поля,
поросшие рыжей жесткой травой. Редкие группки покореженных ветром
кустов топорщились над ней, словно последние клочья волос над
лысиной.
Вдохновленная близостью к дому, толстоногая лошаденка прибавила
шагу, и коляску затрясло на кочках. Под лавкой изобличающе
зазвенело, но Прюитт сноровисто блокировал бутылки ногой.