– Тут к
тебе, Хромой, – бросает мой провожатый и тут же исчезает в
обеденном зале.
Мы с
поваром обмениваемся долгими изучающими взглядами. Наконец, тот
кивает и ведёт меня вглубь кухни, за груды полусгнивших овощей. Там
он пинком выбивает один из камней кладки. Бесшумная дрожь - и на
первый взгляд монолитная стена расходится потайной дверью. Хромой
Ли, утратив ко мне всякий интерес, ковыляет прочь, а я ныряю в едва
освещённый коридор. Стоит мне переступить порог, как створка за
спиной смыкается.
Коридор
упирается в тяжёлый занавес. Отдёрнув его, я оказываюсь в
небольшой, но опрятной комнате. Посреди - низкий круглый стол, на
нём - открытый кувшин вина и четыре глиняные чаши. На подушках
вокруг расположились трое. Четвёртое место пустует - верно, для
меня.
При моём
появлении незнакомцы дружно поднимаются, приветствуя как старого
товарища. Добротные, но неброские одежды, глубокие капюшоны в
надвинутом состоянии скрывают лица, но сейчас откинуты. Похоже, для
Тигра эти люди были больше, чем просто собутыльники.
Самый
рослый из них - кряжистый широкоплечий бородач с тяжёлым взглядом и
шрамом через всю щеку. На удивление, не северянин, несмотря на его
комплекцию. Могучие ручищи, больше похожие на медвежьи лапы, без
видимых усилий хлопают меня по плечу.
Второй -
поджарый и гибкий, со сверкающими чёрными глазами и аккуратно
подстриженной бородкой. Южанин. От него так и веет кошачьей грацией
и скрытой опасностью. На поясе поблескивают рукояти парных
кинжалов.
Третий -
неприметный крепыш-степняк с невзрачным лицом, которое, кажется,
тут же забудешь, отведя взгляд. Цепкий прищур и въевшаяся в кожу
въедливая наблюдательность выдают в нём опытного
следопыта.
Первый,
хлопнув меня по плечу, приглашающе указывает на свободное
место:
–
Присаживайся, брат Тигр. Давненько не виделись. Выпьем за твоё
возвращение.
Облегчённо
вздыхаю про себя - личина пока не подводит. Теперь бы не сплоховать
на мелочах. Что ж, буду импровизировать.
– И я рад
видеть вас, братья, – киваю, усаживаясь меж ними.
Рослый
разливает вино по чашам. Звон глиняных стенок, и я ловлю знакомые
интонации того, кто говорил со мной через статую
феникса:
– За
возвращение блудного сына в лоно семьи!
Поначалу
разговор течёт о малозначимом - перебрасываемся слухами да
безобидными подначками, но постепенно беседа соскальзывает на дела
Охотников.