– Как ты не понимаешь, Морита, – обратился к ней мужчина, сидящий чуть в стороне от остальных, – это их место в совете, что они так любезно предлагают сильнейшим Ведам – жалкая уловка. На самом деле на тебя там будут смотреть так же косо, как и здесь. Только дома мы свободны от обязательств и принадлежим сами себе, а в Багорте тебя обяжут служить жалким, никчемным людишкам, да еще ограничат со всех сторон законами. Так что не думай о том, что ты сможешь там пользоваться своей магией беспрепятственно.
– Хранители Багорта хитры, – поддержал мужчину отец взбунтовавшейся Мориты. – Они понимают, что единственная сила, способная противостоять им в полной мере, сосредоточена в Лонгвине. Серварг растратил своих чародеев, их кланы малы, потому что «чистое воинство» слишком усердно гонялось за ведьмами, посжигав их в своих фанатичных кострищах. Ихор вообще не в счет – вся их ведовская мощь перекочевала к нам, сделав неуязвимыми. Багортцы прекрасно понимают, что если мы пойдем на них войной, никакие Хранители не уберегут их земли от пяти сотен озлобленных ведьмаков.
– Не все Веды Лонгвина будут участвовать в войне, если наши безумные правители решатся на нее, – возразила Морита. – С чего мне, например, поддерживать народ, который веками терзает мое племя?
– С того, что за победу нам отдадут половину багортских земель, – вступил в разговор немолодой, но еще крепкий мужчина, что сидел по правую руку от седовласого старца. – Я слышал о том, что наш наместник так жаждет заполучить Мрамгор, что готов отдать нам два граничных замка и оставить, наконец, в покое, если мы поможем захватить Багорт.
– Глупости! – бросила ему Морита. – Досужие сплетни! Наш наместник слишком жаден, чтобы отдать два замка, а если он это и сделает, то все равно не оставит нас в покое. Вы как хотите, а я не намерена участвовать в войнах. Не забывайте о нашем предназначении – мы были призваны Источником для того, чтобы нести свет знания, а не мрак и ужас разрушений, – добавила она чуть тише.
Мужчина, что сидел в стороне ото всех, поднялся и подошел к дочери первородного Веда. Несмотря на кажущуюся моложавость, вокруг его тонких губ уже залегли глубокие морщины, что говорило о его улыбчивости. Но сейчас он был мрачен и его блестящие глаза смотрели на бунтарку с тоской.