В общем, должны мы был если не всем, то многим. Семь внешних
кредиторов были проблемой. Существенной проблемой, если сложить все
наши долги, то как раз треть государства получиться. Но это ладно,
в крайнем случае повоюем из всего этого списка, действительно могут
прийти разбираться от силы двое, трое. Литовцы общую границу имеют,
да даны приплыть могут у них с флотом всё хорошо. Шведы ещё могут
приплыть, но есть у меня сомнения. Остальные государства-кредиторы
слишком далеко от нас и в крайнем случае можно затянуть с
выплатами. Совсем забить на кредиторов нельзя, с нами торговать
никто не будет. Потому, затягиваем пояса и копил на долги.
Но помимо внешних кредиторов, у нас были и внутренние долги.
Трое таких, к счастью. Колыван среди них тоже был, однако те самые
каноничные сорок тысяч мы ему ещё не задолжали. Всего-то пять
тысяч. М-да, всего-то.
Кхм. Так вот толстяку мы были прилично должны, не столь много
как другим монархам, но весомо. Надо будет запретить своим боярам
играть с ним в любые азартные игры. Не хватало ещё чтобы толстяк
влезал в мои дела через своих должников. Купцу владимирскому чуть
больше шести тысяч задолжали, вроде бы брали в долг на заготовку
пушнины, да крепостницу поставить ближе к местам промыслов.
– Так, повтори ещё раз. – поднял руку останавливая казначея. –
какая такая родственница?
– Так племянница Колыванова, купчиха Злата, – удивился старичок,
после чего сверившись с записями, дополнил. – семнадцать тысяч
казна в долг брала. Бес… прости господин, бессрочно.
– Надо же какая щедрость. – с иронией произнес я.
Старичок поднял на меня взгляд силясь понять какой смысл был
вложен в мои слова. Так и не решив, что делать, он прочистил горло
после чего порывшись в свитках, протянул один из них мне. Следом
последовали ещё три свитка.
В общем, убив несколько часов на разбирательство, до меня
наконец-то дошло, что завоевательный поход к соседям, очень даже
выход. Особенно если он успешный, а в конце ты не только добычу
возьмешь, но и соседей подчинишь. Полмиллиона золотых долга не
располагает к морализму! Особенно к морализму двадцать первого
века! Особенно в веке десятом! Так что, если кто и попытается мне
что-либо высказать, будет избит по лицу долговыми расписками! Тут
как раз стопка этой будущей туалетной бумаги набралась!