Керстин явно неправильно поняла выражение лица Йоны.
– Мне очень жаль, – казала она, и это прозвучало честно. – Тебе он, наверное, нравился? Ну конечно, он был любим многими студентами. Но, видимо, не всеми. – Она сделала паузу, желая заинтриговать парней, что ей почти удалось. Она посмотрела сначала в глаза Паскаля, а потом Йоны: – Ходят слухи, что кто-то пытался его шантажировать.
После своего сообщения Керстин ушла, явно довольная эффектом, произведенным ее словами. Йона не мог видеть, стало ли его лицо бледным, но ему пришлось крепко сжать обе руки, чтобы не было заметно, как они дрожат.
Через пару минут Паскаль попрощался с ним.
– Ты выглядишь так, как будто мое общество тебе больше не интересно, – сказал он, уходя. – Я могу тебя понять, но ты тоже не сходи с ума. Никто из тех, у кого осталось хотя бы три целых клетки головного мозга, не стал бы вешаться из-за твоего письмеца. Вот честно.
Йона попробовал было ему поверить, но у него ничего не получилось. А может, его текст стал последней каплей, переполнившей сосуд. Однако это не делало все произошедшее менее ужасным.
Он почти представил себе такую картину: растерянную Линду, пришедшую к профессору, чтобы показать ему записку. Затем Лихтенбергера, прогнавшего ее – может быть, в приступе гнева, а может быть, особенно нежно. Так, чтобы она поняла, что они расстаются навсегда.
Йона запер дверь комнаты, потому что не мог рисковать, не мог допустить, чтобы кто-нибудь ворвался в самый неподходящий момент. Потом он открыл вчерашний видеофайл. А вот и Линда с сигаретой и телефоном перед студенческим общежитием.
Он надел наушники, чтобы наверняка расслышать и понять каждое слово.
«– Привет. Да, это я. Почему ты не отвечал?» – Это первое, что сказала Линда.
С кем она разговаривала? С Лихтенбергером? В таком случае, он к тому моменту был еще жив. 22 часа 43 минуты, согласно показаниям часов, которые Эланус передавал вместе с изображением.
«– Я так боюсь».
Йона остановил запись и отмотал на пять секунд назад. Прослушал снова.
«– Я так боюсь».
Да, она сказала именно это, без сомнения.
«– Нет, я не знаю, кто это был. Но кое-что он знает».
Вчера он еще сомневался, но сейчас он был совершенно уверен: Линда говорила о нем. О том, кто написал записку.
К сожалению, она ошибалась – на тот момент он еще ничего не знал. Точнее говоря, еще ничего не сделал. Да, вероятно у Линды и Лихтенбергера была связь, но Йона не мог быть уверен в этом на все сто процентов.