Двери распахнулись, слуги раболепно склонили головы.
– Сэт-али-Амон. Ваша наложница.
– Пусть заходит, – ответил властный мужской голос. Получив очередной толчок в спину, буквально влетела в покои, упала, больно ударившись коленями. Упираясь ладонями в ковер, подняла голову.
На черных шелках, на подушках, как падишах, лежал мужчина, подперев голову рукой и ел виноград. Черным цепким взглядом он прошёлся по моей длинной кружевной сорочке, под которой не было ничего. Весь день меня готовили, мыли, делали депиляцию, натирали ароматными маслами.
Я не опустила взор, как того велели евнухи, а с вызовом смотрела на императора. Должна признать, Сэт по-мужски невероятно красивый. Черные брови, аккуратная бородка, бугрящиеся мышцы, увитые венами и похожими на татуировки рисунками. Но это у него с рождения, как у нас родинки. На мужчине были свободные черные шаровары и ничего. Против воли взгляд скользил по груди, с темными сосками, к рельефному животу. Сет – чертовски хорош. Ниже пояса заметила выпуклость огромных размеров. У него что там? Удав что ли? Щеки запылали, а сердце оглушило своим грохотом.
– Чего ты ждёшь?
– Я не поползу! – хотела ответить дерзко, гордо, но голос предал. Проблеяла как барашек.
– Ты же знаешь, что должна. Такие обычаи, инферио. – я поднялась, гордо расправив плечи.
– Я их не принимаю! Я не хочу быть здесь! Мне плевать, что вы император, что выбрали низшую рабыню для утех! Для меня вы просто варвар! Животное! Которое живёт только инстинктами. Всё что я хочу – вернуться домой, на землю.
Глаза императора опасно блеснули. Он отшвырнул тарелку с виноградом и преодолел расстояние между нами. Огромный как скала, возвышаясь надо мной, больно схватил за челюсть.
– Кто ты такая, чтобы так разговаривать со мной?
– Я Аня Зотова! – пыталась не спасовать перед накрывшей меня как лавина мощной энергетикой императора.
– Нет! Забудь свою прошлую земную жизнь! Своих родных. Теперь я – твой бог, господин. А ты – Аиша! Моя рабыня! Моя собственность! Вещь! У тебя нет права голоса, нет своей воли! Есть только моя! И она абсолютная. Я говорю – ты подчиняешься! С любимыми вещами я обращаюсь бережно, ласково, а нелюбимым приходиться несладко, – мои поджилки затряслись от страха. Все так, как он говорит, но я не готова мириться с таким положением вещей.