Гвардейцы у ворот пропустили нас без вопросов, только их старший
кинулся в будку, видимо, побежал докладывать своему хозяину, ну и
пусть. У дверей дворца нас с вежливой улыбкой встретил молодой
слуга и предложил подождать графа в гостиной, но, получив отказ,
сам же вызвался проводить нас к кабинету графа и направился на
второй этаж, то и дело бросая на нас странные взгляды. Мы
последовали за ним и, подойдя к белой двери, замерли на секунду,
пока слуга не предупредил своего хозяина, а после вошли. Вот только
стоило нам оказаться в кабинете, как я почувствовал, что Левашов
готов к атаке, и когда он с криком «мерзавец» кинул в Бодрича
хорошую такую молнию, я успел среагировать и защитить промышленника
щитом.
— Ваша светлость, зачем вы защитили этого негодяя? — Левашов с
притворным удивлением уставился на меня, — только сегодня мне
доложили, что этот человек ни много ни мало прикрывался моим именем
и творил всякие бесчинства, а значит, он должен умереть за свои
преступления.
— Да что вы говорите, граф? — я иронично усмехнулся, — я вас
прекрасно понимаю, но, к сожалению, господин Бодрич временно под
моей защитой, он проходит свидетелем по одному очень важному для
меня делу, и умирать ему пока что противопоказанно. Вы не против? —
я указал на небольшой кожаный диван рядом с рабочим столом графа и,
не дожидаясь его ответа, подал руку Кате, и мы вдвоем уселись, а я
еще и дополнительно развалился, всем своим видом показывая, кто тут
хозяин.
— Могу ли я узнать, что привело ваши светлости к скромному
графу? — Левашов вежливо улыбнулся, хотя, судя по его взгляду, ни
хрена он не был рад нашему приходу. Ничего, потерпит, я тоже не в
восторге от него, но как-то же себя контролирую.
— Конечно можете, — я широко улыбнулся, — приехали мы к вам,
граф, по одному очень важному вопросу, а именно по поводу вашего
вмешательства в дела моего рода, княжеского рода Скуратовых, — в
моем голосе лязгнула сталь, — и я хочу спросить у вас, уважаемый
граф, почему вы решили, что шахты, принадлежащие мне, должны прийти
в негодность.
— Ваша светлость, честное слово, я ни сном ни духом, — Левашов
так натурально отыграл незнание, что я мог бы ему поверить, мог бы,
но моя сила в том числе могла распознавать ложь, и сейчас я точно
знал, граф врет, причем самым наглым образом.