— А ты, как я погляжу, — голос Рината напоминает рычание дикого зверя, — переживаешь за эту соплю? Напомнить, что ее папаша нас подставил и сбежал с бабками? Мы сто раз Лукину говорили прикрыть ту лавочку…, но он заявил, что собачьи бои — золотая жила.
Что?! Папа не мог… не мог!
— Я все помню. Но Рин, тебе не кажется, что мы перегибаем палку реально? Девчонка совсем юная, она обожает эти мотки шерсти, жизнь за них отдаст. Вряд ли она вообще в курсе того, чем промышлял ее папаша…
Сердце пропускает удар. Арсений меня защищает? Облизываю губы, вспоминая, как мне было тепло и уютно рядом с ним. До момента, как я проснулась.
— Знает она что или нет, Аврора — дочь Лукина. А он всю эту хуйню заварил, так что если не объявится, дочурка будет страдать за папашу. Или ты забыл, в какой мы сейчас жопе из-за этих боев? И Алиев уже готовится наши клубы к рукам прибрать.
— С Лукиным мы разберемся. Он спер наши бабки и все просрал на ставках, в итоге заявив, что играет от нашего имени. А потом и вовсе исчез, а менты пришли к нам. Я не забыл. Но с Авророй нужно быть мягче. Она девушка, в конце концов. Отыгрываться на ней просто не по-мужски.
— Как мы заговорили, — смеется Ринат, — а кто рассказывал, что она должна лечь под кого-то или сдохнуть? Напомнить, Ромэо? Или ты так хочешь ее на хуй свой усадить? Кстати… АВА, БЛЯДЬ! ЗАХОДИ! ХОРОШ УШИ ГРЕТЬ!
Подпрыгиваю от неожиданности. Замираю. Может, он ошибся?
— АВА! — громыхает, я покорно шлепаю в столовую.
Мне конец.
— Все услышала? — рычит Ринат, сжигая меня взглядом черных глаз.
Сейчас он другой. Сидит во главе стола в черных брюках и рубашке. Рукава закатаны, верхняя пуговица расстегнута. Жуткий. Арсений рядом курит. Топчусь у стола.
— Как себя чувствуешь? — холодно спрашивает брюнет.
— Нормально, — не смею даже взгляд поднять.
— Все слышала?
— Я не…
— Хватит блеять, я вопрос задал! — его губы расплываются в жестокой ухмылке. — Отвечай, когда тебя спрашивают. Или пойдешь завтракать обратно в комнату.
Да я бы с радостью! Лишь бы не в вашей паршивой компании. Но я проглатываю язык и помалкиваю. Арсений вздыхает.
— Тебе приготовили яичницу, повар не знает, что ты любишь, — спокойно говорит, показывает на закрытую металлической крышкой тарелку и кружку чая.
Рядом на блюдце лежит пирожное. Желудок предательски воет.