Первым был психиатр. Это я только потом понял, что моя финальная отсидка также являлась довольно важным тестом на психическую устойчивость. Которую я, как выяснилось, не с блеском, но прошёл – с учётом фотовидеофиксации поведения в замкнутом пространстве. О камерах я, разумеется, был не в курсе, как и обо всём прочем.
Потом объявились эти оба, какие работали с ушами и лицом, устраняя у меня лёгкую лопоухость и загоняя остальную физиономию в кем-то предписанный стандарт. Тоже, надо сказать, остались довольны: и как зажили рубцы, и как спал отёк, и обобщённым результатом по существу основной задачи.
Напоследок прибыл глоточный, самый условно приятный из всех, если заведомо понизить оценочную планку метра на полтора. Дал бумажку, попросил зачитать с выражением и без, сначала громко, затем тихо. Потом – прошептать содержимое. Покачал головой – то ли просто радуясь результату, то ли восторгаясь им же. И ушёл. Но перед этим протянул головной убор из белой ткани – нечто среднее между куклус-клановским колпаком и защитной маской пчеловода с сеткой против глаз.
– Наденьте! И не снимайте, пока не скажут.
Всё!
Этот день стал началом конца. В смысле, финалом моего подземного острога с его весёленькими фотообоями и вечной весной внутри оконного симулякра, с искусственным воздухом, неласковым персоналом и – отдельно от всего – усатой, пахнущей хозяйственным мылом и карболкой санитаркой в летах.
Наряд, что прибыл меня забирать, был другим: посерьёзней лицами, не в ондатре и без каракуля, но тоже состоял из двух пасмурных и молчаливых шкафов в гражданском. С ними не было никого из местных подземщиков: ни полковника Упырёва, ни кого-то из сопровождающих.
Всё повторилось ровно в обратном порядке: прошли длинным дугообразным коридором, минуя череду одинаковых дверей без названий и многочисленных видеокамер, следящих за всем живым и мёртвым. Дойдя до приёмной площадки, мы заняли места в бронированном, неизвестного происхождения автомобиле с затемнёнными стёклами, после чего платформа вздрогнула и плавно пошла вверх, в сторону спасительной нулевой отметки. Затем опять была маскировочная лужа, мутная вода из которой по команде сработавшего датчика моментально исчезла в отводах боковых дренажей. Вслед за этим отъехала в сторону и многотонная стальная задвижка, и наша платформа, осуществив последний рывок, замерла в проёме арки, перекрытой по обеим сторонам всё теми же неподъёмными заслонками. Впрочем, одна из них сразу же поехала наверх. Мы выбрались на свет и, миновав просторный двор, упёрлись бампером в поперечный рельс. Старший приоткрыл окно и сунул в нос дежурному корочку красного сафьяна. И это был последний рубеж перед моим заслуженно условно-досрочным освобождением.