И она возвращает озадаченной официантке сливки и чашку кофе, которая была испорчена недопустимым количеством жиров.
– Crème для кофе, – настаивает официантка. – Да, молоко.
– Погодите, – уточняет мама. – Так это молоко или сливки?
Официантка смотрит на маму, потом на меня, а после на содержимое крошечного кувшина и снова на меня.
– Э-э, молоко? Да, молоко.
Мама недовольно фыркает.
– Понимаете, сначала вы сказали, что это сливки, и, боюсь, это не молоко. – На какой-то миг она задумывается, а потом с фальшивой улыбкой поворачивается к официантке. – Знаете что? Пожалуй, я буду чай.
Официантка удивленно вскидывает брови, но забирает посуду и уходит.
– Как грубо, – возмущается мама, когда официантка не может нас слышать.
– Нет, это ты вела себя грубо, – начинаю я, но быстро передумываю. – Просто расслабься. Все хорошо.
– Если я плачу за кофе, то хочу, чтобы он был именно таким, какой нужен мне. А не выяснять, что я пью: молоко или сливки.
– Ладно, – говорю я.
К тому времени как нам приносят новый кофе и заказанный чай, я уже допиваю свой горячий шоколад. В воздухе повисает неловкость, гуще самых жирных сливок, которые только можно купить в Европе.
Находясь в Париже, я невольно задаюсь вопросом: как такое место, как Эванстон, может поддерживать волю к жизни? Как вообще смеет город занимать какую-то территорию и тратить чернила на карте, если в нем нет мощеных брусчаткой улиц, зелено-голубых крыш или такого огромного количества значимых персон, что они затмевают всю остальную красоту? Ни одно здание в Париже не обладает такими чистыми до тошноты линиями, как дома в пригороде. Париж такой разный. Вот целый квартал уличных художников, продающих туристам картины размером с открытку; а здесь немецкая пара пристегивает замок к перилам моста через Сену; стайка школьников, смеясь и пихаясь, переходит мостовую; мужчина выгуливает на поводке кота. Кажется, будто это место одно временно трещит по швам и срастается миллион раз в секунду.
Я чувствую себя Гарри Поттером, прошедшим сквозь кирпичную стену на заднем дворе «Дырявого котла» и впервые попавшим в Косой переулок. Как жаль, что мои чувства: зрение, обоняние, слух и осязание – развиты не на таком запредельном уровне, чтобы прочувствовать Париж до такой степени, что он никогда не сотрется из моих воспоминаний.