В капитанской каюте было темно – под потолком горел один-единственный фонарь, который напоминал маятник каких-то невиданных часов. Раскачиваясь, он то и дело выхватывал из тяжелого и промокшего сумрака детали обстановки – старый стол с изрезанной столешницей и кипой бумаг на нем, кровать, небрежно застеленную куском просмоленного брезента. Шкаф, стоящий рядом с ней, скрипел приоткрытой дверцей в такт фонарю, а крыса, высунувшаяся из-за ножки, с задумчивым видом следила за его полетом.
– Сколько у нас дней?
– Не знаю. Партильо говорил, что все собрано на пирсе в прошлую пятницу, но кораблей еще не было. В воскресенье мы попали в шторм, что само по себе плохо, но одно радует, что задерживает он не только нас.
– Все равно времени теперь в обрез. Без оружия можем не успеть.
– Достанем в городе, – собеседник рыжеволосого человека откинулся на стенку каюты. – Но времени действительно мало, капитан.
– Насколько можно верить твоему индейцу?
– Пути Господни неисповедимы… – поднятые вверх руки в дрожащем свете качающегося фонаря отбрасывали на стены суматошно мечущиеся тени. – К сожалению, придется поверить ему на слово, тем более, что это наш долг по отношению к безвременно усопшим…
– У тебя отвратительная привычка убивать информаторов, Инго Барсал, – зловеще прошипел человек с лисьим лицом. – Скоро ни один из аборигенов не станет иметь с нами дел, и вместо того, чтобы помогать, они продадут нас испанцам.
– Вот поэтому-то и не стоит отпускать их живыми, – кивнул головой его собеседник.
– Раз тебе так нравится пускать кровь, иди с Бенито. Вы бы нашли общий язык. А я, как ты знаешь, люблю действовать тихо, быстро и верно, и оттого все знают Бенито Бонито по прозвищу Кровавый Меч, но никто не знает меня, и поэтому он кончит на рее, а не в особняке на перине.
– Сдается мне, что все мы станцуем веселый танец где-нибудь в Портленде или Порт-Ройяле. Кто раньше, а кто позже.
В каюте ненадолго воцарилось молчание. Рыжеволосый задумчиво стоял у иллюминатора, косясь на сидевшего за столом лысого верзилу, своего первого помощника. Физиономия последнего и правда доверия не внушала, уж слишком она была слащавая и добродушная. Ты продашь меня так скоро, как только сможешь, я знаю. Но надеюсь, этот момент настанет слишком поздно, и я буду к нему готов. Что за жизнь наступила, никому нельзя верить, никому…