.
Отец, адвокат по судебным делам, бросил колледж и гастролировал по всему миру как актер, но после внезапной кончины моего деда вернулся и решил взяться за ум. (К счастью, тогда можно было сдать экзамены для подтверждения диплома.) В моей юности он начал коллекционировать вина из любимых регионов, и, чтобы выглядеть так же изысканно, как он, я повторяла вслед за ним названия винтажей из Бордо, Бургундии, Тосканы, Пьемонта и Эльзаса. Подражая отцу, полоскала рот вином и проглатывала его с негромким бульканьем, пытаясь распробовать вкус ягод, земли и меда, о которых он говорил. Я представляла эти далекие места и воображала, что нахожусь там и идеально говорю на местных наречиях.
Мама старалась познакомить нас с чудесами природы и сокровищами искусства, впрочем, не слишком удаляясь от уютного маленького мира семьи. В открытом театре Muny на невыносимой летней жаре мы, отбиваясь от москитов, смотрели мюзиклы «Моя прекрасная леди» и «Парни и куколки». Мы отправлялись в пешие походы по окрестным лесам, находили и исследовали пещеры. Иногда бывали в планетарии, и там я следила за самой яркой звездой, надеясь, что она приведет меня в новое измерение. Нельзя сказать, что я не любила родной город: во многих отношениях у меня было благополучное, почти идеальное детство, но, как увлеченная читательница и мечтательница, я хотела видеть больше. Экскурсии, которые устраивала мама, не смогли привязать меня к Сент-Луису, но ее привычка рассматривать окружающий мир сквозь призму эстетики и красоты неизменно подогревала мой интерес. Указывая на тонкие нюансы образов, звуков и ощущений, она развивала во мне чувствительность и любопытство, побуждавшие открыть для себя большой мир, вырваться из первой клетки, в которой я оказалась, – Сент-Луиса. (Позднее, конечно, мама захотела, чтобы после колледжа я вернулась в ее любимый город.)
Благодаря интересу ко всему новому и стремлению расширить горизонты я усердно училась и получала хорошие оценки, и педагоги считали меня «застенчивой славной девочкой». Я была довольно замкнутой, вечно думала о чем-то своем, поэтому одноклассники были уверены, что я высокомерна и неприветлива. Социальным амбициям я предпочитала любимые книги, фильмы и сериалы – все, где был какой-нибудь сюжет. В 1974 году никто не думал, что интроверсия – это хорошо; подобный недостаток полагалось исправлять, как неровные зубы или близорукость. Мама неустанно пыталась найти занятие, способное вытащить меня из скорлупы, но я отказывалась от командных видов спорта, клубов, музыкальных групп и чирлидинга (в отличие от младших сестер Сюзанны и Андреа, которые откликались на усилия матери куда охотнее и в целом больше преуспевали в социальной жизни и спорте). Я не была несчастным ребенком, просто знала, что в занятиях, которые другие считали подходящими для меня, чего-то не хватает.