Когда я был совсем маленький, я не знал, что я Шапиро. Я даже не помню, что было вначале – я узнал, что я еврей, или что я Шапиро.
Первый раз я попал в больницу, когда мне было лет пять. Мне удаляли гланды. Палата в Филатовской больнице была большая и светлая. Больные дети играли в малоподвижные игры. Щупленький мальчик был летчиком. Его самолет доставлял детей на их родину. Гогоберидзе в Грузию, Карапетяна в Армению, Петерса в Латвию. А куда отправить Шапиро? «Раз твоя фамилия кончается на „о“, значит – на Украину», – сказал летчик. «Ты что, какой он украинец? Он же еврей!» – вмешался мальчик постарше. Куда отправить еврея, никто не знал. Я почувствовал себя чужим и несчастным.
Английский язык я начал учить с третьего класса. Учительницу по английскому мы не любили и звали ее Чита. Было в ее облике что-то общее с обезьяной из фильма «Тарзан». На одном из уроков Чита вдруг объявила нам: «Программа преподавания иностранного языка обязывает меня познакомить учеников с типичными фамилиями разных народов». И тут Чита подвела теоретическую базу под невинную попытку маленького летчика из Филатовской больницы отправить детей на их историческую родину. Дети с фамилиями на «ов» и «ин» показывали пальцами на учеников с другими окончаниями фамилий и требовали от Читы немедленного вердикта. Когда разобрались с явно неславянскими фамилиями, все обернулись в мою сторону. И тут Чита как-то смешалась и сказала, что хотя эта фамилия и кончается на «о», она, конечно же, не украинская. Такая фамилия встречается у англичан, французов и у некоторых других народов. Так я стал инородцем.
Хотя я и учил английский семь лет в школе и еще три года на Физтехе, я так его и не выучил. Виной тому моя очень скверная память и система обучения иностранному языку в Советском Союзе. Язык знали хорошо только те, кто имел в детстве частного постоянного учителя или учился в привилегированной «английской» школе. На Физтехе нас научили читать научную литературу на английском. Прочитал я самостоятельно несколько адаптированных книжек и думал, что, если представится случай, смогу как-то говорить. Вероятность, что такой случай представится, была крайне низкой, но он представился. В 1968 году в Москве проходила международная конференция по магнитным явлениям. Несколько молодых физиков из московских научных центров были привлечены в помощь оргкомитету. И вот я в МГУ, на лацкане пиджака у меня карточка с надписью: «Шапиро, СССР». А напротив меня известный американский физик. У него на карточке: «Шапира, США». Я пытаюсь что—то говорить. Но у моего американского коллеги не хватает терпения слушать мой лепет. Он очень экспансивен. Он рад этой встрече, он хочет многое обсудить, и просит позвать переводчика. Переводчика не нашли. Встреча двух Шапиро сорвана. Воистину два мира – два Шапиро. Но он Шапира, а я Шапиро. К чему бы это?