Я
сидел на кровати и размышлял, как лучше это всё провернуть (Енох
улетел подслушивать, что там у очкарика происходит), когда дверь
брякнула и в карцер заглянул заведующий, Александр
Степанович.
–
Капустин! – говорил он торопливо, свистящим шепотом, поминутно
оглядываясь на дверь, – что ты опять натворил? Это ты Наташу… ну,
это… кокнул? Зачем он тебя в допр забирает?
–
Нет, Александр Степанович, – замотал головой я, – его отцовские
деньги интересуют. Он решил, что я знаю, где они. А Наташа – это
повод.
–
Но ты же знаешь! – вспыхнул заведующий, – мы же договаривались, что
ты в Москву поедешь. Откуда он узнал?
–
Мне это тоже непонятно, – сказал я, – кто-то узнал и слил ему
информацию. Может, это вы?
–
Капустин! – фыркнул заведующий, но услышал предупреждающий свист во
дворе и заторопился прочь. Дверь опять захлопнулась, скрежетнул
замок.
–
Заколебали уроды, за деньгами Генкиного отца охотиться, – зло
подумал я, – мне они и самому пригодятся. Если, конечно, они
существуют.
В
карцере я сидел почти до самого обеда. Обо мне все словно забыли –
никто не приходил, завтрак мне так и не принесли.
–
Уроды! – злобно думал я, стуча зубами от холода.
Спасть не мог – мысли мешали. Жизнь сделала
настолько крутой вираж, что сейчас спать было никак
нельзя.
Я
умылся и попил из-под краника ручного умывальника отдающую
привкусом ржавчины воду. Других вариантов всё равно не было, никто
не позаботился о том, что воспитанник может захотеть
пить.
–
Садисты уродские! – эпитеты у меня с каждым часом становились всё
сочнее.
Дважды появлялся Енох. Новости были
неутешительными. Очкарик решил сделать меня крайним. Очевидно,
мстит за миллионы Генкиного отца.
Когда солнце уже начало склоняться к
горизонту, появился дежурный воспитатель:
–
Капустин, на выход! – сказал он.
–
Иду, – я принялся натягивать ботинки.
–
Поживее! – рыкнул он, и тут я не выдержал и вызверился в
ответ:
–
Меня не кормили ни завтраком, ни обедом! Поспать не дали! Даже воды
нормальной попить и то не дали! Держат в этом холодном помещении за
то, чего я не совершал! Ещё и вы ругаете!
–
Гена, пойми, они же ждать не будут, – со вздохом сказал воспитатель
более человечным голосом, – тебе же хуже потом будет.
–
Да иду я, иду! – я обулся, одёрнул рубаху и двинулся вслед за
воспитателем.
Во
дворе уже собралась процессия. Водитель вручную заводил движок
чёрного пузатого автомобиля, который пыхтел, чихая
дымом.