– Кацураги-сан! – воскликнула Рин, увидев меня. – Куда вы
пропали? Я уже подумала, что вы решили уйти и оставить меня
одну.
– Просто встретил знакомого, Сакомото-сан… – произнёс я и
замер.
На долю секунды источник её жизненной энергии затух, а затем
вспыхнул с новой силой. Что это было? И почему-то мне кажется,
будто я уже видел такое раньше.
Нужно понаблюдать за ней.
– Ну что? Пойдёмте пить чай? – улыбнулась она.
По дороге к месту чаепития Сакамото Рин спросила:
– Как поживают ваши родители, Кацураги-сан? Вам хотя бы иногда
удаётся с ними видеться?
– Да разве ж увидишься с кем-то с такой работой? – усмехнулся я.
– С вами-то еле вырвался на прогулку, а уж ехать в другой город… Я
регулярно связываюсь с ними и высылаю деньги. Пару раз предлагал
переехать в Токио, но им всё же больше нравится жить в деревне.
– Мои такие же, – кивнула Рин. – Никак не хотят выбираться. Ещё
и папа постоянно болеет. Я всё время пытаюсь уговорить его –
провериться в нашей клинике, но он не соглашается.
Стоило Рин заговорить об отце, и её жизненный поток вновь
поугас. На этот раз даже сильнее, чем ранее.
– Не беспокойтесь, Рин-сан, – улыбнулся я, назвав её по имени. –
Когда поеду к своим родителям, могу заглянуть и к вашим, чтобы
посмотреть вашего отца. Насколько я помню, они живут не так уж
далеко друг от друга?
И жизненная энергия Рин вновь вспыхнула. В пять раз ярче, чем
прежде.
– Правда? – обрадовалась она. – Правда, Кацураги-сан? Я была бы
очень рада! Обязательно скажите, когда соберётесь в Камагасаки.
Можем съездить вместе.
– Обязательно, Рин-сан, – кивнул я и вновь провалился в свои
мысли.
Жизненный поток явно зависит от её эмоций. Как только она
начинает грустить или переживать, канал тут же закрывается. Теперь
я вспомнил. Когда она переживала перед собеседованием и терпела
компанию главного врача, я уже наблюдал похожую картину.
Мы прошли в один из храмов, куда был разрешён доступ для простых
посетителей. Как раз там и предлагали испробовать чай Сань Бао.
Я обратился к монаху и попросил сделать нам чай. Сумму за это
мероприятие просили чисто символическую. Какие-то пару сотен
йен.
Сушёные листья чая были окружены мандариновой кожурой,
именовавшейся Чень Пи. Вся эта конструкция была связана стеблями
риса – Сангхой. Все эти слова резали слух, поскольку пришли не из
японского языка. Название самого чая и мандариновой кожуры – из
Китая, а рисовых стеблей – из Индии. По одним только наименованиям
можно было понять, какой путь прошёл буддизм до Японии.