Я была счастливым ребёнком, по большей части. Любящая заботливая мать, вечно занятый отец и брат, который меня люто ненавидел с самого детства. Он был старше меня на семь лет, и причин для этого я никогда не видела, даже то, что в доме нет моих фотографий до пяти лет, меня никогда не смущало. Объяснение, что они потерялись при переезде, меня вполне устраивало. Когда мне было двенадцать, отец погиб, мать замкнулась в себе, а брат стал периодически колотить меня, оставляя синяки там, где их не было видно под одеждой. Подлый и хитрый сукин сын, как я теперь его называю. Но не раньше, ведь в то время я ещё не знала, что такое настоящее предательство, ведь такой сценарий видишь только в дрянных сериалах.
Мама чахла на глазах, потом и вовсе серьёзно заболела, как мне казалось, от горя и тоски, и, когда мне было восемнадцать, скончалась, оставив меня на попечение уже взрослого брата. В день её смерти, ещё до похорон, первое, что он сделал, швырнул мне в лицо пластиковую папку с документами, рассекши бровь и оставив на память первый шрам.
– Открывай, – сказал с подленькой улыбкой, а я только таращила глаза и размазывала кровь вперемешку со слезами. – Открывай! – рявкнул, нависнув с высоты своего роста.
Трясущимися руками я достала документы и таким незамысловатым образом выяснила, что я приёмная. Это был первый удар, хотя он многое поставил на свои места. Стала очевидна и его ненависть и то, что он позволил себе после, привязав мои руки и ноги к спинкам кровати и оставив так лежать до самых похорон. Потом в дом пришли люди, и он был вынужден ненадолго отвязать меня, не спуская глаз. Впрочем, мог бы и не утруждаться, я была слишком раздавлена смертью мамы, которую, несмотря на документы, сильно любила, а также собственными болью и унижением, что не смогла даже спуститься вниз. Все поняли и не осуждали меня, зная, каким тихим и скромным ребёнком я всегда была. Не слишком разговорчивая, немного застенчивая, маленькая длинноволосая кукла, которую однажды принесли домой родители. Как будто забрали из магазина, себе на радость.
Как только гости ушли, он снова привязал меня к кровати, но на этот раз с остервенением резал мои волосы, единственное, что выделяло меня среди общей массы таких же коротышек, разбрасывая их вокруг меня и громко смеялся, запрокидывая голову, а я рыдала и просила его остановиться, но услышана не была. Видимо, в тот момент у меня что-то щёлкнуло: если меня не слушают, так к чему слова? И я замолчала, с той самой ночи.