С прошлого вечера жизнь для меня замерла.Лев вернулся поздно ночью и ушел ночевать в гостевую спальню. В те ночи, что Волков проводил в командировках, я плохо спала. Мне было непривычно спать в постели одной. Даже если ни сексом, ни супружеским долгом там и не пахло. Просто привычка. Мол, я как все, муж со мной в кровати спит. Да и холодно было без тёплого тела рядом… Будто само его присутствие поддерживало мои иллюзии. Плохо спала я и сейчас, когда он ночевал в соседней комнате. Обострилась тревожность, одолела нервозность. Жгло беспросветное уныние, вперемешку с апатией. Наверное, надо в аптеку за «Новопасситом» сходить. Или за чем-нибудь посильнее. Хуже уже не будет. Я проснулась ещё до рассвета. Утром мне не хотелось выходить из спальни. Я лежала в постели, прижимая к себе холодные колени и совершенно не имея сил вылезти из неё. Ощущение, что лежала в сырой и холодной канаве. Или в одиночной камере тюрьмы. Хотелось спать, спать и спать. Но сон не шёл, и я чувствовала себя, как зомби. В интернете пишут, что это первые симптомы клинической депрессии. — У нас сегодня завтрак будет? Лев просунул голову в дверь, как ни в чём не бывало. Свежий завтрак, похоже, единственное, что его волновало.— Я не могу готовить. У меня нет сил. Я плохо себя чувствую, — произнесла я как робот, на что Лев только фыркнул. — Сходи к врачу. У тебя часто нет сил. И концентрации с вниманием тоже. Волков снова проехался по недавней аварии на парковке. Тонко намекнул. Он и не догадывался, что моё самочувствие напрямую связано с нашими отношениями. Хотя я говорила об этом в лоб, словами через рот много раз. Говорила, что мне важна наша семья, важны мы, его поддержка и понимание, особенно в свете тех событий, которые мы пережили. Но важны они были, похоже, только мне. А Льву — завтрак и свежая рубашка. — Лев, что происходит у нас? — я поднялась на локтях и взглянула на него, в моих глазах сверкнули слёзы. Видимо, Лев в кои-то веки проникся сочувствием. Зашёл в спальню, остановился в дверях, прислонившись к дверному косяку. Мой красивый, любимый, но такой теперь далёкий муж. С ухоженной бородкой и модной стрижкой, которую он укладывал каждое утро воском. С красиво выточенными мускулами, по сравнению с которыми моё тело казалось квашнёй бесформенной. Он забрался высоко, на вершину своего жизненного Эвереста, оставив меня у подножия. А когда я споткнулась, не подал мне даже руки. — Я не знаю, Сашка, — Лев вздохнул. В его глазах я увидела досаду и жалость. Видимо, других более или менее тёплых чувств у него ко мне не осталось. — У меня раздражение какое-то в последнее время. Ты мне мозги паришь. Странно. Я считала себя хорошей женой, почти идеальной, а на самом деле «парю мозги». — Чем? Тем, что ты мне изменяешь?!— Да прекрати, нет ничего. Ты всё выдумала! — вскрикнул он. Глаза его блеснули, челюсти сжались. Раздражение можно было вёдрами черпать с его лица. Его вскрик словно отбросил меня звуковой волной. Усталость и бессилие навалились ещё сильнее, будто бетонной плитой придавило.— За что ты так со мной? — тихо выдохнула я.— Ты изменилась. Стала затхлой какой-то. Вечно хмурая. Всё тебе не так. Постоянно не хватает тебе чего-то. Как картонка. Как жвачка, знаешь, выдохшаяся. Жуешь, а вкуса нет, — высокомерно, прямо и зло отчеканил Волков, а мне будто огненные пули вонзились в грудь. — А давно мы с тобой вместе были? Когда ты мне в последний раз цветы дарил, чтобы увидеть мою улыбку? Мы вообще, когда в последний раз разговаривали о наших чувствах, мыслях, желаниях?— Ты после этого ребёнка стала сама не своя. Я даже не знаю, о чём с тобой говорить…— После «этого» ребенка? Это был и твой ребенок! — я не выдержала и закричала. Каким же надо быть бездушным! И где мои глаза были!— Это был эмбрион!— Который удалили вместе с куском моего органа!Я ощущала себя неполноценной с одной маточной трубой. И после операции наш секс сошёл на нет. Добрые пожилые женщины в палате говорили, что мужикам нельзя знать слишком много о нашем женском здоровье, иначе потеряют интерес и станут брезговать. Тогда я посчитала это пережитками, а сейчас вдруг увидела в этом смысл. После операции Лев потерял ко мне интерес, как к женщине. Осталась только функция «собери, подай, принеси». Лев глубоко вздохнул и закатил глаза.— Сань. Я не хочу ничего. Разговаривать тоже. Я в командировку на неделю. Сложи мне чемодан, будь добра, — и вышел из спальни. Его волновал только чемодан. А меня уже ничего.