Разведку я произвёл ещё днём, а сейчас притаился в засаде —
неподалеку от калитки, ведущей в сад.
Уличное движение в это время суток было не сказать чтобы
оживлённым. Откровенно говоря, оно почти прекратилось. Приказ
населению не шастать по ночам без особой надобности Обломов
отменять не спешил, а население не настаивало. За все сорок минут,
что я находился в засаде, стук копыт со стороны улицы донёсся лишь
дважды.
Я старательно прислушивался, но оба раза кареты проехали мимо.
На третий раз карета остановилась у ворот особняка.
Стук молотка по ограде разнёсся по всей улице. Забрехали
спущенные с цепей собаки.
— К господину Троекурову, — категорично объявил незнакомый
голос. Он принадлежал кому-то из людей Обломова.
— Нету Дмитрий Иваныча. В столицу отбыли.
— Вот как. И Николая Дмитриевича тоже нет?
Секундное замешательство.
— Николай Дмитриевич есть.
— Ну так проводи к нему, болван! — Незнакомец определенно умел
работать с населением. Чувствовалась набитая рука. — Не видишь, что
ли, чья карета?
Я знал, что карета казенная, с гербом Смоленска на двери.
Привратник это тоже наверняка разглядел. Загремел засов — он
открывал ворота.
— Собак убери, — распорядился незнакомец. — Не хватало ещё,
чтобы новый камзол мне порвали.
— Да они смирные у нас…
— Я и вижу, какие смирные. Убери, сказал!
Возмущенный собачий лай, звон цепей. После этого всё стихло.
Генерал-губернаторского представителя проводили в дом. Молодец
парень, красиво отработал! Встретимся лично — денег на водку дам. А
теперь мой выход.
Я потянул на себя калитку. Заперта она не была — Колян
расстарался, не подвёл, — и даже не скрипнула. Я быстро пробежал
через сад, подошёл к двери чёрного хода. Эта тоже не заперта.
Хорошо всё-таки иметь на враждебной территории своего резидента,
удобно. Особняк был, мягко говоря, не маленьким. И тут снова
пригодилась помощь Коляна, парнем он оказался толковым.
Набросал план здания, отметил крестиками кабинет отца и
библиотеку — сказал, что в ней Троекуров старший уединяется не
реже, чем в кабинете. Закрывает дверь на ключ и приказывает не
беспокоить. Что характерно, в отношении спальни такого распоряжения
ни разу не поступало. Хотя, как я понял из сбивчивого рассказа
Коляна, по части плотских утех Троекуров себе ни в чём не
отказывал. Жил, что называется, полной жизнью. О своей матери Колян
не обмолвился ни словом, а спрашивать я не стал.