Но факт остается фактом. Возмущение мое вылилось в действия. Неконтролируемые.
Берданка резко откидывается на кровать, а я, не заметив, как тревожно дергается к ней Егерь, начинаю наступать на него и шипеть по змеиному прямо в мерзкую небритую рожу:
- Да как у вас, извращенцев поганых, хватило наглости хватать мою вещь? Это – дедова берданка! Он – последний к ней прикасался! Его память! А вы ее… почистили??? Да кто вы такие, вашу мать, чтоб приходить сюда, трогать мои вещи и издеваться над ними??? Да вы – хуже насильников! Вы – уроды моральные!
Я шиплю это все, не выбирая выражений и не думая о последствиях, полностью увлеченная своими эмоциями, и не замечаю, что Егерь, вначале выглядящий немного удивленным и обескураженным моей реакцией, все больше темнеет взглядом и каменеет лицом…
А затем молча хватает меня за плечи…
Я замолкаю так же резко, как и заговорила до этого.
Егерь , и без того находящийся слишком близко, непозволительно просто близко, неожиданно оказывается буквально прижатым ко мне.
И не просто прижатым!
Он держит меня! Держит так сильно, что не могу шевельнуться!
Замираю, как была, в полу-моменте, раскрыв рот, смотрю в его темные жуткие глаза, запрокинув голову. Руки мои, судорожно сжимающие ткань свитера, оказываются зажатыми между нами и шевельнуть ими невозможно.
И тут Егерь, ни слова не говоря, рывком, словно игрушку, или ребенка маленького, поднимает меня над полом!
Ощущаю, как ноги теряют опору, и вместе с ней уходит мое боевое настроение. Остается только страх и ощущение того, что доигралась. Додразнила хищника…
- Ты, зараза мелкая, охерела вкрай, - рычит он, словно мой «патрик» на низких оборотах, когда еле тянет и вот-вот сорвется к чертям собачьим, - я тебе доброе дело сделал, херовину эту древнюю в порядок привел, а ты мне тут выебываешься? А не много ты на себя берешь, овца? Я ведь могу тебя просто запереть в чулане, а филькиной грамотой твоей подтереться! Поняла, сучка? Поняла?
Последнее слово он рычит уже практически нечленораздельно. И очень. Очень страшно.
Мои ступни тупо болтаются в воздухе, мои руки прижаты к каменной груди, сердце замирает на какой-то очень высокой, пронзительной ноте… И взгляда оторвать от бешеных глаз этого зверюги невозможно.
- Дура бестолковая… - неожиданно переходит он с рыка на шепот… Я не успеваю ничего понять, среагировать на такую внезапную перемену в настроении хищника…