Так бы и мысль – с ее переживанием!
LXXIV. Io son già stanco di pensar sí come
Устал я думать всякий раз о том,
Зачем о вас я думать не устану,
Зачем, вообще, дышать не перестану
Чтоб не вздыхать все время об одном,
Зачем, толкуя о власах с лицом,
О зраке вашем, – всякого достану,
Как мне не надоест кричать осанну
Кромешной ночью вам и белым днем!
Откуда столько сил у ног берется,
Чтоб всюду вашим следовать стопам,
И как чутье с дороги не собьется?
И как при этом счет вести стопам?
Так, коль в стихи неточность закрадется,
То за нее вину вменяю вам.
LXXV. I begli occhi ond’i’ fui percosso in guisa
Я ранен скальпелем прекрасных глаз,
Которые одни залечат рану:
К врачебному искусству иль обману
Я не прибегну ни единый раз.
Другой любви не надо ни на час:
Как быть в душе не одному изъяну?
И если я, о ней толкуя, вяну,
Виновны: не она, но мой рассказ.
Прекрасные глаза Амуру столько
Могли бы славных принести побед,
Но он в упор разит меня – и только.
Прекрасные глаза, их яркий свет
Мне сердце пепелит, и я нисколько
От этого не устаю, о нет!
LXXVI. Amor con sue promesse lusingando
Амур, прельстив меня своим посулом,
Низверг в отличный каменный мешок,
Где милый враг мой – двери на замок,
Где сам я у себя под караулом.
Увы, я осознал умишком снулым
Не сразу сей предательский подлог, –
И вот теперь (хоть – кто б поклясться мог!)
Наружу лезу по кирпичным скулам.
Как преисподни подлинный беглец,
Я за собой тащу мои колодки,
В глазах – страданье и на лбу – кровец.
Когда явлюсь в твоем я околотке,
Ты скажешь вслух: Да ты и не жилец –
Ты что, недавно помер от чахотки?
LXXVII. Per mirar Policleto a prova fiso
Сколь ни кроши свой мрамор Поликлет
С другими, кто в искусстве искушенны, –
Черты ея, столь дивно совершенны,
Они не явят и за тыщу лет.
Но у тебя, Симон, был в рай билет,
И там твою модель ты без подмены
Смог изваять из пурпура и сьены,
Явив глазам прекраснейшую Лед.
Сеанс подобный, думаю, возможен
Лишь на небе, никак не среди нас,
Где плоть стремится вид придать ей ложен.
И чудо: твой художнический глаз
И огнь, и холод созерцал бездрожен,
И смертное презрел его экстаз.
LXXVIII. Quando giunse a Simon l’alto concetto
Симон, когда тебе пришло на ум
От имени меня за кисть схватиться, –
Чего б тебе не дать ей ухитриться
При красоте такой и речь, и ум,
Чтоб мне вздыхать по ней не наобум:
Другим на то плевать, ведь мне казниться –