Если понадобится, буду держать ответ перед фаирпатами. Эрдан-то окажется уже далеко. Но я обязательно придумаю что-нибудь к его возвращению. Скажу, например, что теневой стазис опасен. Чистая правда, между прочим. Вредно так часто вводить и выводить из него человека.
Буквально через минуту, послушная воле короля, вошла служанка с тарелкой на подносе. Видимо, кто-то из охранников отправил приказ.
– Что это? – изумилась я, с отвращением присматриваясь к грязно-мутной бурде.
Запах был ей под стать: настолько мерзкий, будто отжали вчерашние половые тряпки.
– П-питательный отвар с крупами, – заикнувшись, отозвалась служанка и робко глянула на принца.
Тот кивнул.
– А нормальная еда когда планируется? – поинтересовалась я, с трудом удержавшись, чтобы не бросить взгляд под кровать, где пряталась вазочка из-под печенья.
– Этого достаточно, – отозвался принц. – Всё рассчитано.
– Но... – у меня по-прежнему не укладывалось в голове. Не к месту вспомнились слова Эрдана о скупости.
– Он и так недёшево нам обходится. Содержание в теневом стазисе – дорогое удовольствие.
– Так, может, вовсе не нужно его там содержать?
***
Эрдан
Пять лет. Это много или мало?
Ему было пять, или около того. Но он слишком ярко помнил всё, что тогда произошло. День, в который изменилась его судьба, навсегда оставив позади тёплую постель, любящих родителей. День, когда он обрёл и тут же потерял Иш-Асса.
Помнил, как боль от разрыва выворачивала внутренности, казалось, пылали лёгкие, проталкивая раскалённый воздух.
А после – несколько часов, или, может, недель, – в грязной камере, практически без света. На тюфяке. Сначала бредил, потом – звал хоть кого-нибудь... Наверное, он никогда больше так не голодал. Та мерзость, которой кормят его после пробуждений – действительно питательная. При всём её противном вкусе.
А тогда, когда дверь клетки отворилась... Пятилетний мальчишка, казалось, готов был съесть что угодно.
Потом, много позже, он пытался вспомнить, что говорили эти мужские лица, слившиеся в один тёмный туман, в одно неясное, отвратительное пятно. Осознавал: это важно. Но детский ум не готов был понять и запомнить разговор.
Хотели ли его убить, но сохранили жизнь на всякий случай? А после поняли, что пригодится? Или на него сразу были именно такие планы?
Он помнил, как набросился на еду, словно дикий зверёк, пока мужчины решали его судьбу. И всё ждал, что его вернут домой. К маме.