А он – вон, в телеке светится. И ещё бог знает где…
Ярославу вообще медийная жизнь не особо волновала. Она, можно было сказать, не была настолько современной. С головой ушла в учёбу, если и зависала на видео порталах, то смотрела что-то познавательное или научное, вот эта вся развлекательная мишура была ей чужда. Информационный шум – никак иначе она это про себя и не называла.
А Макс жил этим шумом, купался в нём и всячески наслаждался процессом.
Что ж… по крайней мере, она теперь знала, как с ним связаться, когда надумает…
То есть если… надумает…
Только не факт, что он ответит ей. Если вообще заметит среди тысяч поклонниц, без сомнения написывающих ему в личку.
До квартиры она шла в каком-то коматозе, а оставшись одна за закрытыми дверями вдруг принялась рыдать. Да так, будто наступил конец света. Её словно прорвало. За всё… И за Славика, и за Максима, и за собственную безответственность, и за вполне непризрачную перспективу стать матерью-одиночкой. Она чувствовала себя ненужной, отвергнутой. Никчёмной словом.
Было даже в какой-то мере приятно тонуть в жалости к себе. Опустить знамя этой самодостаточности, которое она несла много лет. Ни черта она не самостоятельная, не сильная, ей хотелось быть слабой. И она была ею. Вот прямо сейчас.
В конце концов, она довела себя до тошноты. Пока её выворачивало в ванной, а голова взрывалась от дикой боли, легче не становилось.
Боже… нельзя так… нельзя… А как же… ребёнок? Это вредно для малыша, наверно? Такие нервные переживания?
Яра вернулась в комнату, забилась в угол дивана, прижала колени к груди. В животе поселилась пустота. Но всё на самом деле было не так. В ней росла жизнь. Новая жизнь. Зародившаяся нечаянно, незапланированно. Но малыш ни в чём не виноват. И пора было брать себя в руки, чтобы не сделать хуже ему своей истерикой.
А как поступить дальше, сообщать ли Максиму о последствиях, она ещё подумает. Теперь, по крайней мере, он перестал для неё быть фантомом. Вполне реальный парень. Не тот, конечно, каким она его себе навоображала, но досягаемый при надобности.