– У меня другие заботы, – также тихо ответил я. – От
производственных показателей они не поменяются.
– Понимаю, – он едва кивнул и сделал вид, что очень увлечен
происходящим на сцене. – Это же вы наш новый замначальника в
КГБ?
– Да, – я не стал скрывать очевидное – мой собеседник наверняка
знал, с кем говорит: – А вы?..
– Макухин. Можно просто Иван. Заведую отделом науки и учебных
заведений, – представился он и незаметно протянул мне крепкую
ладонь.
Я также незаметно её пожал. Конечно, наша суета была прекрасно
заметна со сцены, на которой стоял накрытый красным бархатом стол
президиума, но только в том случае, если кому-то там приспичило
смотреть именно в нашу сторону.
– Виктор, – тихо сказал я.
– Ещё недолго осталось, минут двадцать, – он говорил так, словно
успокаивал – но не меня, а себя.
И сразу же перевел взгляд на сцену.
– Хорошо, – я улыбнулся одними уголками губ и тоже стал
внимательно смотреть на выступающую доярку.
Дородная женщина, очевидно, передовик производства – судя по
нескольким медалям, – говорила уже минут пять, но слова её речи с
трудом доходили до моего сознания. Всё же советский официальный
язык был очень труден для восприятия, особенно в больших
количествах – это я ещё в Москве понял, когда пытался расслабиться
под бубнёж телевизора. Привыкнуть к нему я так и не успел.
А в Сумах официоз ещё и разбавлялся суржиком. Перед
командировкой я немного понервничал, ведь в УССР всё
делопроизводство должно было вестись на двух языках, одним из
которых был украинский, который я мог только пародировать. Но из
памяти «моего» Орехова я извлек некоторые подробности украинизации
города Сумы – и успокоился. В реальности эта норма приводила к
тому, что у народа были двуязычные документы типа паспортов,
водительских прав или дипломов, а местные горисполком и комитеты
партии публиковали свои постановления на двух языках. В обычной
жизни в ходу был русский язык, который серьезно разбавляли всякие
«шо», «оце», «та», «такэ» и специфическое гэканье, а во вполне
официальных документах встречался, например, забавный оборот «в
такой способ». В общем, своеобразная южнорусская балачка с
местечковым акцентом.
Мне, как приезжему «москалю», дозволялось говорить и писать на
чистом русском. К тому же «мой» Виктор тоже слегка гэкал, от чего я
не стал избавляться после вселения – у него это получалось даже
забавно и своеобычно. В его памяти я нашел воспоминания о том, как
из него выбивали сумский суржик на курсе молодого бойца – слава
богу, не в прямом смысле, а в моральном. Но для восемнадцатилетнего
пацана это были равнозначные понятия.